– Артур?.. – Голос брата прервал мои размышления, смешавшиеся с воспоминаниями событий получасовой давности.
– Да-а-а… То есть нет. – Подняв взгляд от кружки остывающего кофе, я посмотрел на сидящих рядом друзей. Ответ мой их явно удивил.
– Не понял… Тогда – кто ты? Ты ведь сказал, что ты – Артур! – напрягся Юра.
– Не ори так. – Я нервно оглянулся на сидевших неподалеку милиционеров, но они все так же мирно занимались своими делами, лишь время от времени поглядывая на нас. – Я ЗДЕСЬ, если ты не заметил, американский военнослужащий. Я – Артур, но все считают, что я Майкл Пауэлл, поэтому забудьте про мое прошлое имя. Напрочь забудьте!
– О как… Докажи, что ты… э-э-э… Артур, – не отступал друг, но мое имя он произнес уже значительно тише. По взглядам остальных я понял – этот вопрос их тоже тревожит. Пришлось вспоминать некоторые моменты из нашего общего прошлого, о которых было известно лишь нам, и никому другому.
Юра, удостоверившись в том, что я – это я, подобрел и наперебой с Димой начал задавать вопросы:
– Что у тебя с лицом? Что с твоим голосом? Как ты здесь очутился? Что у тебя с ногой? Когда ты успел стать американцем? Кто тебе дал звание? Что происходит на фронте?..
– Погодите! Не торопитесь, – остановил я друзей. – Все по порядку… Лицо посекло осколками в первый день войны, двадцать второго июня. Во время боя в расположении пограничного отряда. Голос у меня тоже с первого дня такой. Почему – не знаю, также не знаю, как и почему я, да и теперь вы, – мы оказались здесь. Ногу вчера осколком гранаты зацепило, сейчас уже все в порядке. Американцем я стал, забрав документы у убитого первого лейтенанта. Тоже в первый день войны. Но это непростая и довольно длинная история… – покачал я головой.
– Ого! Ты тут уже с середины лета! – удивленно воскликнул Дима.
– Наверное, и награды есть? – с ехидным выражением лица спросил Люлин.
– И награды есть… Но об этом позже. Обо всем – позже. У меня сейчас есть дела. Вот разберусь с ними – и тогда мы все вместе спокойно поговорим. – На этих словах я кивком подозвал Стэна, все время сидевшего в десятке метров от нас, и мы вместе с ним отправились в центр лагеря.
Нехорошо вот так вот разговоры прерывать, да еще с единственными в этом мире родными мне людьми, но на душе было очень плохо. В первый миг после встречи я был счастлив, эмоции переполняли меня, а потом… Потом пришло время разума, и он подсказал мне одну совершенно ужасную вещь – и брат, и друзья могут погибнуть здесь, на этой войне…
Как же быть? Как их защитить?! То, что они рядом, – хорошо, но если бы они были далеко, в родном мире, в безопасности, то было бы еще лучше… Мозг в тот миг не стал развивать мысль, и меня заклинило. Я молчал, и близкие тоже молчали. Они многое понимают, я вижу, но и им от этого ничуть не легче. Слова есть, но желания говорить их – нет. По крайней мере, сейчас. Нам всем нужно немного времени…
Выбить из головы хотя бы ненадолго все тяжкие мысли помогает труд. Эта хитрость меня который раз выручает. Раз надо готовить сообщение в штаб, значит, следует обсудить этот вопрос на общем собрании командиров нашего сводного отряда. В первую очередь обсудить с командиром батальона союзников – старшим лейтенантом Климентом Томиловым, тем самым старлеем, принявшим на себя командование после гибели капитана Огородникова. По пути к Томилову перехватил Кинга и озадачил его срочными делами – созданием полных списков боеспособного личного состава, раненых и техники. Учитывая тот факт, что и я, и капитан Дэвидсон еще в городе делали подобные списки, задача первого сержанта значительно облегчается, и думаю, скоро уточненная документация будет у меня. Дополнительно попросил позвать ко мне второго лейтенанта Оклэйда и штаб-сержанта Гэтри.
Старлей разместился со своим небольшим штабом в одной из запасных землянок охраны на другом краю склада. Томилов и Вадер что-то негромко обсуждали, когда мы со Стэном вошли в ярко освещенную электрическим светом землянку.