— Простите, что я вас остановил, — тихо сказал Ньюмен, — но я не могу пропустить такой удобный случай. Мне нужно сказать вам несколько слов. Надеюсь, вы меня выслушаете?
Маркиз смерил его негодующим взглядом, потом обернулся к матери:
— Может ли мистер Ньюмен сообщить нам нечто такое, что имело бы смысл послушать?
— Смею заверить — могу, — сказал Ньюмен. — Помимо всего прочего, сказать вам это — мой долг. Считайте это предупреждением, даже предостережением.
— Ваш долг? — переспросила старая мадам де Беллегард, и ее тонкие губы искривились, как горящая бумага. — Но это уж ваше дело и нас не касается.
Тем временем мадам Урбан схватила дочку за руку, а на лице ее выразилось возмущение и досада, и хотя все внимание Ньюмена было сосредоточено на том, что он говорил, его поразило, как умело она справляется со взятой на себя ролью.
— Если мистер Ньюмен намерен публично устраивать сцены, — воскликнула маленькая маркиза, — я увожу свое дитя от этой melée.[158] Она слишком мала, чтобы наблюдать подобное безобразие, — и она быстро ушла.
— Вам лучше меня выслушать, — продолжал настаивать Ньюмен. — Независимо от того, согласитесь вы на это или нет, дела для вас сложатся скверно, но по крайней мере вы будете ко всему готовы.
— Мы уже слышали ваши угрозы, — ответил маркиз, — и вам известно, что мы о них думаем.
— Думаете вы о них предостаточно, только признаться в этом не хотите. Минуточку! — ответил Ньюмен на восклицание старой дамы. — Я отдаю себе отчет, что мы здесь на людях, и вы видите, как я спокоен. Я не собираюсь разглашать ваши тайны случайным прохожим. Для начала я приберегу их, чтобы поведать кое-кому из слушателей, кого сам выберу. Все, кто увидит нас сейчас, решат, что мы ведем дружескую беседу и что я рассыпаюсь в комплиментах перед вами, мадам, по поводу ваших освященных временем добродетелей.
Маркиз трижды возмущенно чиркнул по земле тростью.
— Я требую, чтобы вы дали нам пройти, — прошипел он.
Ньюмен немедленно подчинился, и месье де Беллегард, ведя под руку свою мать, сделал шаг вперед, а Ньюмен промолвил:
— Через полчаса мадам де Беллегард пожалеет, что не узнала, о чем именно я хотел говорить с вами.
Маркиза уже отошла на несколько шагов, но, услышав эти слова, остановилась и поглядела на Ньюмена, глаза ее напоминали два сверкающих холодным блеском кристаллика льда.
— Он как разносчик, старающийся что-то продать, — сказала она с презрительным смешком, который лишь отчасти скрыл дрожь в ее голосе.
— О нет, продавать я ничего не собираюсь, — возразил Ньюмен. — Мое сообщение я отдам вам даром, — и он подошел поближе, глядя маркизе прямо в глаза. — Вы убили своего мужа, — произнес он почти шепотом. — Вернее, один раз вы пытались убить его, но вам не удалось, а потом все-таки убили, даже не прилагая усилий.
Мадам де Беллегард прикрыла глаза и тихо кашлянула, и это поразило Ньюмена как пример поистине героического притворства.
— Дорогая матушка, — сказал маркиз, — вас так сильно забавляет этот вздор?
Остальное будет еще забавнее, — заверил его Ньюмен. — Советую слушать внимательно.
Мадам де Беллегард открыла глаза, они потухли, стали безжизненными и смотрели в одну точку. Но ее тонкие губы слегка раздвинулись в величественной улыбке, и она повторила слова Ньюмена:
— Забавнее? Что? Я убила еще кого-то?
— Ну, я не считаю вашу дочь, — ответил Ньюмен, — хотя мог бы! Ваш муж знал, что вы затеяли. У меня есть тому письменное доказательство, о существовании которого вы даже не подозревали, — и Ньюмен повернулся к маркизу, побелевшему как полотно. Такой бледности Ньюмен никогда не видел, разве что на картинах. — У меня есть бумага, написанная рукой Анри Урбана де Беллегарда и подписанная им самим. Он написал эту записку, когда вы, мадам, оставили его умирать, а вы, сэр, не слишком торопясь, отправились за врачом.
Маркиз посмотрел на мать, она отвернулась, озираясь вокруг блуждающим взором.
— Я должна сесть, — тихо сказала она и направилась к скамье, с которой только что поднялся Ньюмен.
— Неужели вы не могли поговорить со мной наедине? — спросил маркиз, как-то странно поглядев на Ньюмена.
— Да, конечно, если бы был уверен, что удастся поговорить наедине и с вашей матушкой, — ответил Ньюмен. — Но мне, раз я вас встретил, пришлось воспользоваться случаем.
Движением, доказывающим, что характер мадам де Беллегард тверд как сталь, красноречиво свидетельствовавшим по выражению Ньюмена о ее «непрошибаемости» и о всегдашнем стремлении полагаться только на собственные силы, старая маркиза освободилась от руки поддерживающего ее сына и села на скамейку. Она сложила руки на коленях и в упор смотрела на Ньюмена. У нее было такое лицо, что сначала ему показалось, будто она улыбается; но когда он подошел ближе и остановился перед ней, он увидел, что ее тонкие черты искажены волнением. Однако он заметил также, что, призвав на помощь всю свою несгибаемую волю, она старается это волнение побороть и в ее устремленном на него тяжелом взгляде нет и следа страха или смирения. Она была ошеломлена, но не испугалась, не пришла в ужас. Ньюмен с негодованием подумал, что она еще исхитрится взять верх над ним. Он никогда бы не поверил, что сможет остаться совершенно безучастным при виде женщины — виновной или невиновной, — попавшей в столь безвыходное положение. Мадам де Беллегард бросила на сына выразительный взгляд, равносильный приказу замолчать и предоставить ей действовать по своему усмотрению. Маркиз встал подле матери, заложил руки за спину и уставился на Ньюмена.