Вместе они проехали всю Германию, а оттуда направились в Швейцарию, где недели три-четыре бродили по узким ущельям в горах и нежились на голубых озерах. Потом перешли через Симплон и направились в Венецию. Мистер Бэбкок впал в некоторую мрачность и даже стал несколько раздражителен; казалось, он пребывает в дурном расположении духа, рассеян, поглощен своими мыслями; намерения его постоянно менялись, то он собирался сделать одно, то тут же принимался за другое. А Ньюмен вел себя, как обычно, заводил знакомства, с удовольствием посещал картинные галереи и соборы, проводил долгие часы на площади Святого Марка, накупал плохие картины и две недели от души наслаждался Венецией. Как-то вечером, возвращаясь в гостиницу, он обнаружил, что Бэбкок ждет его в садике перед входом. Молодой священник с мрачным видом подошел к Ньюмену, протянул ему руку и торжественно объявил, что, к сожалению, им необходимо расстаться. Ньюмен удивился, выразил свое огорчение и поинтересовался, чем вызвана эта необходимость.
— Помилуйте, вы мне нисколько не наскучили, — сказал он.
— Не наскучил? — воскликнул Бэбкок, устремив на Ньюмена взгляд ясных серых глаз.
— Да с чего бы? Такой славный малый, как вы! И вообще я ни от кого не устаю.
— Но мы не понимаем друг друга, — возразил молодой священник.
— Я вас не понимаю? — удивился Ньюмен. — Да что вы! Мне казалось — напротив. Но если даже и нет, что тут такого?
— Это я не понимаю вас, — пояснил Бэбкок.
Он сел и склонил голову на руку, не сводя печальных глаз со своего высоченного друга.
— Ну и на здоровье! И не надо, — рассмеялся Ньюмен.
— Но для меня это крайне огорчительно. Я места себе не нахожу. Не могу ни на чем сосредоточиться. Вряд ли это хорошо для меня.
— Слишком близко вы все принимаете к сердцу, вот в чем беда, — сказал Ньюмен.
— Вот-вот. Вам и должно так казаться. По-вашему, я принимаю все слишком серьезно, а по-моему, так это вы относитесь ко всему слишком легко. Нам никогда не прийти к согласию.
— Но ведь все это время мы жили в полнейшем согласии.
— Нет, — покачал головой Бэбкок, — только не я. И от этого-то мне не по себе, я должен был расстаться с вами еще месяц назад.
— О Господи! Поступайте как знаете, — воскликнул Ньюмен.
Мистер Бэбкок сжал руками голову.
— Вам, по-моему, чуждо все то, на чем я стою, — сказал он наконец, поднимая голову. — Я стараюсь во всем докопаться до истины. К тому же мне за вами не поспеть. Для меня вы чересчур порывисты, чересчур широки. Я чувствую, мне нужно снова проехать по всем тем местам, где мы побывали, но уже одному. Боюсь, я во многом ошибся.
— О, не нужно объяснений, — остановил его Ньюмен. — Просто я вам надоел, у вас есть для этого все основания.
— Нет-нет, нисколько! — воскликнул изнемогший молодой священник. — Нельзя допускать такие чувства — это грех!
— Сдаюсь, — засмеялся Ньюмен. — Однако и дальше ошибаться вам, конечно, никак нельзя. Ради Бога, идите своим путем. Мне будет вас не хватать, но вы же видите, я очень легко завожу друзей. А вот вам будет одиноко; напишите, когда захочется, и я присоединюсь к вам где угодно.
— Наверно, я вернусь в Милан. Боюсь, я не был справедлив к Луини.[59]
— Бедный Луини! — воскликнул Ньюмен.
— Я хочу сказать, что боюсь, я его переоценил. Не думаю, что он живописец из наилучших.
— Луини? — удивился Ньюмен. — Что вы! Да это восхитительный, великолепный художник. Его гений чем-то напоминает прекрасную женщину. Он оставляет те же впечатления.
Мистер Бэбкок поморщился и нахмурился. Следует добавить, что и для самого Ньюмена такой метафизический полет мысли был необычным, но, будучи в Милане, он успел проникнуться большой любовью к этому художнику.
— Вот видите! Опять! — вздохнул мистер Бэбкок. — Нет, нам лучше расстаться.
И на следующее утро он направил свои стопы вспять, чтобы умерить чересчур сильное впечатление от великого ломбардского живописца. Через несколько дней Ньюмен получил от своего бывшего спутника письмо следующего содержания:
«Дорогой мистер Ньюмен!
Боюсь, что мое поведение в Венеции неделю назад показалось Вам странным и неблагодарным, и мне хотелось бы объяснить свою позицию, которую, как я тогда сказал, Вы, по-моему, не одобряете. Я уже давно собирался предложить Вам расстаться, и этот шаг не был таким внезапным, как, возможно, Вам показалось. Прежде всего надо учесть, что я путешествую по Европе на деньги, предоставленные мне моей паствой. Эти люди были настолько добры, что предложили мне отпуск и дали возможность обогатить мой ум знакомством с сокровищами искусства и природы Старого Света. Поэтому я считаю, что обязан использовать свое время наилучшим образом. У меня сильно развито чувство долга. Вы же, мне кажется, думаете только о том, как насладиться каждой минутой, и отдаетесь этому наслаждению так самозабвенно, что я, признаюсь, не в состоянии с Вами состязаться. По-моему, мне необходимо утвердиться в моих взглядах и выработать свою точку зрения на целый ряд вещей. Искусство и жизнь представляются мне крайне серьезными явлениями, и во время путешествия по Европе нам следует помнить о чрезвычайно серьезном назначении искусства. Мне кажется, Вы считаете, что если какое-то произведение радует Ваш глаз в данную минуту, то больше ничего и не надо, а до удовольствий Вы падки гораздо больше, чем я. Более того, Вы предаетесь удовольствию так безоглядно, что иногда, вынужден признаться, — Вы не рассердитесь? — мне это представляется чуть ли не циничным. При всех условиях Ваш путь — это не мой путь, и было бы неразумно, если бы мы и дальше пытались путешествовать вместе. Тем не менее позвольте добавить: в пользу Вашего отношения к жизни можно сказать многое; находясь в Вашем обществе, я очень сильно ощущал его притягательность. Иначе я расстался бы с Вами давно. Но я испытывал постоянную тревогу. Надеюсь, я не слишком виноват перед Вами. Мне кажется, я растратил много времени и теперь надо это наверстать. Прошу Вас принять мои слова в том смысле, в каком они написаны, то есть, Бог свидетель, я ни в коей мере не думал Вас оскорбить. Я лично очень высоко ценю Вас и надеюсь, придет день, когда мое равновесие восстановится и мы снова встретимся. Только прошу Вас: не забывайте — Жизнь и Искусство исполнены серьезности. Поверьте мне — Вашему искреннему другу и доброжелателю