Ньюмен сел.
— Нет, наверно, не понимаю, — сказал он, глядя на нее. — Но раз вы так говорите, я вам верю.
— Это не причина, — улыбнулась мадам де Сентре.
— Для меня — причина, и вполне основательная. У вас возвышенная душа, вы занимаете высокое положение, однако держитесь всегда естественно и ненапыщенно, у вас никогда не бывает такого вида, будто вы позируете перед фотографом, сознавая себя богатой собственницей. Вы считаете меня человеком, у которого в жизни один интерес — делать деньги и заключать рискованные сделки. Что ж, это довольно справедливо, но далеко не все. Нет такого человека, который не интересовался бы чем-то еще, неважно чем, чем угодно. Я любил не сами деньги, мне нравилось их делать. Просто больше заняться было нечем, а бездельничать я не умею. Всем всегда было легко со мной, и мне самому с собой — тоже! О чем бы меня ни попросили, я всегда рад был все выполнить. О мошенниках я, разумеется, не говорю. А что касается вашей матери и брата, — добавил Ньюмен, — поссориться с ними я могу только в одном случае: я не прошу их восхвалять меня перед вами, я прошу предоставить вас самой себе. Если я узнаю, что они вам на меня наговаривают, им не поздоровится.
— Они и предоставили меня самой себе и ничего на вас не «наговаривают», как вы выражаетесь.
— В таком случае, — вскричал Ньюмен, — я заявляю, что ваши родные слишком хороши для этого света!
Казалось, его восклицание чем-то поразило мадам де Сентре, и, вероятно, она отозвалась бы на него, но в этот момент дверь распахнулась и на пороге вырос Урбан де Беллегард. Очевидно, он не ожидал застать у сестры Ньюмена, но удивление лишь легкой тенью скользнуло по его непривычно довольной физиономии. Ньюмену еще не случалось видеть маркиза в таком превосходном расположении духа, казалось, его тусклое бледное лицо преобразилось. Он придерживал дверь, давая дорогу кому-то еще, и вслед за ним, опираясь на руку джентльмена, которого Ньюмен видел впервые, в комнату вошла старая мадам де Беллегард. Сам Ньюмен уже встал с кресла, поднялась и мадам де Сентре, она всегда вставала, когда входила мать. Маркиз, едва ли не радостно поздоровавшись с Ньюменом, отошел в сторону, медленно потирая руки. Его мать со своим кавалером подошла к мадам де Сентре. Коротко и величаво кивнув Ньюмену, она высвободила руку из-под локтя незнакомца, дабы он мог поклониться графине.
— Дочь моя, — сказала старая маркиза, — хочу представить вам нашего новоявленного родственника, лорда Дипмера. Лорд приходится нам кузеном. Только сегодня он удосужился сделать то, что ему надлежало сделать давным-давно, — навестить нас и познакомиться с нами.
Мадам де Сентре улыбнулась и протянула кузену руку.
— Чрезвычайно странно, — проговорил сиятельный кузен, — но до сих пор я ни разу не мог выдержать в Париже больше трех, много — четырех недель.
— А сколько вы здесь на этот раз? — спросила мадам де Сентре.
— О, целых два месяца, — доложил лорд Дипмер.
Эти его высказывания можно было расценить как дерзость, если бы одного взгляда на лицо лорда не было довольно, чтобы понять, как и поняла мадам де Сентре, что он просто naivete.[96] Когда все уселись, Ньюмен, не принимавший участия в беседе, занялся изучением нового знакомца. Правда, лорд Дипмер вряд ли являл собой объект, достойный особого изучения. Это был маленький тщедушный человечек лет тридцати трех, лысый и коротконосый, с круглыми, доверчивыми голубыми глазами. У него не хватало верхнего переднего зуба, а подбородок был усеян угрями. Он определенно сильно конфузился и без конца хохотал, издавая при этом какой-то странный, пугающий звук, будто давился, — вероятно, полагал, что наилучшим образом имитирует непринужденность. Судя по его лицу, он был весьма простоват, не чужд жестокости и, видимо, не раз оказывался в дураках при всех преимуществах, данных ему образованием. Он заявил, что в Париже ужасно весело, но по сравнению с потрясающими увеселениями Дублина Париж — ничто. Дублин он предпочитает даже Лондону. А мадам де Сентре бывала в Дублине? Нет? Они все должны как-нибудь приехать туда, он покажет им настоящие ирландские развлечения. Сам он постоянно ездит в Ирландию на рыбную ловлю, а в Париж приехал послушать новые сочинения Оффенбаха. Премьеры обычно привозят и в Дублин, но он просто не имел сил дожидаться. Он уже девять раз ходил на «La Pomme de Paris».[97] Мадам де Сентре, откинувшись в кресле и сложив руки, глядела на лорда Дипмера, и лицо ее выражало явное недоумение, чего она обычно в обществе себе не позволяла. На лице же мадам де Беллегард застыла доброжелательная улыбка. Маркиз заметил, что его любимая оперетта — «Gazza ladra».[98] Затем он приступил к расспросам о герцоге и кардинале, о старой графине и леди Барбаре, и, послушав с четверть часа весьма невнятные ответы лорда Дипмера, Ньюмен поднялся и стал прощаться. Маркиз, как всегда, спустился с ним на три ступеньки лестницы, ведущей в вестибюль.
97
«Яблоко Париса» — имеется в виду «Прекрасная Елена», оперетта французского композитора Жака Якоба Оффенбаха (1819–1880).
98
«Сорока-воровка» (1817) — комическая опера великого композитора Джоаккино Антонио Россини (1792–1868).