В их досье чего только нет. Фотографии подозреваемого, качеству которых позавидовали бы в Голливуде, и данные обмеров его лба, носа, глаз, рта, ушей, подбородка, шеи, грудной клетки, конечностей, пальцев рук и ног, цвет кожи, ногтей, их форма, длина шрамов, величина родинок — все отмечено, описано, классифицировано в такой форме, что и полицейский-новичок сразу же произведет необходимое опознание. Это просто фантастика! Помимо отпечатков пальцев есть и отпечатки ладоней, стоп в обуви и без, детальное описание тиков, осанки. Перечисляются пороки, привычки, связи, склонности к определенным типам женщин, любимые игры, напитки, сигареты, марки машин. Это уже не путеводитель по преступному миру, a Who’s Who образцового федерального агента. Даже волосок Рокко, которые агенты ФБР подобрали во время тайного обыска, присутствует в досье в полиэтиленовой упаковке.
Он и правда красавчик, этот американец итальянского происхождения Мессина. Тип прекрасного незнакомца, с черной шевелюрой и влажным взглядом меланхоличного влюбленного. Именно такими любит восхищаться Марлиз в кино на бульваре, куда я ее вожу, когда Толстяк не очень загружает меня работой… Мессина широко улыбается перед объективом американской эмиграционной службы, может быть, вспомнив об украденных незадолго до отъезда из родной Италии драгоценностях и ответных мерах всей римской полиции.
… Графиня Бьяцонни ни о чем не подозревала. Она лежала в своей ванной, когда дерзкий грабитель проник в ее спальню через открытое окно на четвертом этаже. Пока она надевала пеньюар, ларец с драгоценностями исчез. Так же исчезли драгоценности продюсера Семюэла Фредштейна, кумира молодых актрисок от Беверли Хиллз до Лос-Анджелеса, и вся зарплата рабочих самого большого сталелитейного предприятия Мичигана в Гэри. Тогда был украден миллион долларов. И перед каждой кражей было замечено появление красавчика Рокко. Но, несмотря на всю компетентность итальянской и фантастическое техническое оснащение американской полиции, Американцу удавалось выйти сухим из воды. Да, Толстяк мне сделал хороший подарок…
В обед я звоню домой:
— Хорошо, что застал тебя дома, дорогая… Ты знаешь… — Каждый раз, когда я с этого начинаю разговор, то догадываюсь, что обо мне думает Марлиз. Она уже привыкла к моим фокусам, и невозмутимо ждет, пока я начну свои песни. Мой взгляд скользит по проводам телефонной линии, я вижу как она прислонилась спиной к входной двери нашей маленькой квартирки, поставив свою изящную ножку на полуоткрытый чемодан, из которого вылезают свитера и кофты. Несмотря на оптимистические заверения синоптиков, она все-таки взяла все теплые вещи, ну, на всякий случай…
Однако мне что-то не совсем нравится, как она отвечает:
«Я тебя внимательно слушаю, дорогой».
Тем не менее, надо бросаться в воду. Мне предстоит с величайшей осторожностью сообщить ей, что наш отпуск откладывается.
— Знаешь, дорогая, ты была права тогда… Вьешен — хитрый лис. В самый последний момент он мне подсунул одно дельце. И если бы ты знала, какое!
Я ожидал, что ответом мне будет долгая тишина. Ну что же, ей нужно время, чтобы переварить полученную информацию.
С наигранным воодушевлением я продолжаю:
— Угадай, что он мне предложил взамен? Взять отпуск в октябре. Как он сказал, как раз в сезон сбора винограда. По-моему, это неплохая идея. К тому же мы могли бы… Слишком поздно я вспоминаю, что Коррез больше знаменит своими политическими деятелями, чем вином. В трубке слышно ровное дыхание Марлиз, затем раздается ее голос, спокойный и твердый как у генерального прокурора:
— Роже, знаешь, что я хочу тебе сказать. Ты — настоящий сыщик.
Это Вьешену надо говорить, а не мне.
— … Да, настоящий сыщик, оставайся со своим Толстяком, раз ты без него не можешь, а я поеду в отпуск…
И она вешает трубку.
Молча, с пустым взглядом боксера, пропустившего хороший удар, кладу трубку на рычаг. С трудом прихожу в себя, складываю бумаги в папку, а затем бросаюсь к кабинету Толстяка. Дверь уже закрыта. Без стука я открываю соседнюю дверь, нарушая воздушное пространство его личного секретариата. Машинистка, зачитавшись очередной газетной порцией любовных историй, застыла за своей замолчавшей машинкой.
— Отдайте патрону, когда он придет. И скажите ему, что я отказываюсь от отпуска!
Она бросает на меня взгляд, еще замутненный пылкой любовью, которую испытывает богатый промышленник к своей молоденькой секретарше, непременно обещая ей руку и сердце:
— А как на это смотрит Марлиз?