— Ничего нет, патрон.
— Как это ничего? — бормочет Толстяк. — А по Сери-золь?
— Выбыла в неизвестном направлении с улицы Лекэн! Я там был вчера. Префектура устроила там засаду…
Толстяк чуть не подпрыгнул. Когда ему напоминаешь о префектуре полиции, у него портится настроение.
— Что вы несете?
— К сожалению, это так, патрон. Но не расстраивайтесь, я им подстроил одну штуку… ну, как вы учили.
Толстяк стиснул зубы, но мне кажется, в его глазах светится признательность. Он отпил еще глоток из бокала и поставил его на стол.
— Интерпол опять свалял дурака, — пробурчал он. — Если они, как обычно, направили копию в американское посольство, у которого есть свои связи в префектуре, то сейчас в доме на набережной Орфевр большой сбор. Здорово! Ну, я все выскажу этому Бейкеру, когда он завтра появится у нас.
Может быть. Однако я чуть-чуть смущен. Только теперь я понимаю, почему коротышка в спецовке стоял на улице Лекэн перед домом Серизоль. Еще я думаю, что влезаем в борьбу с мафией, подталкиваемые честолюбивым патроном, не имея ни средств, ни денег, только мы вдвоем с Идуаном, и теперь нам уже не удастся спокойно сыграть в электрический биллиард в кафе «Президанс».
Толстяк замолчал. Молчание затянулось, и я почувствовал, как во мне растет раздражение. Я уже жалею, что не поехал в Коррез. Я слишком хорошо знаю Вьешена, для него не существует никаких условностей. Если я не приведу ему Мессину, а его захватят люди из префектуры полиции, я быстро окажусь где-нибудь на пограничном посту в провинции и до пенсии буду ставить печати в паспортах.
Я бросаю взгляд на часы: одиннадцать тридцать. Это не ускользнуло от наблюдательного шефа.
— Да, я знаю, что вас ждут, — сказал он раздраженно. — У вас всегда развлечения на первом плане… Я не забуду отметить это в вашей ежегодной аттестации…
Я отрицательно качаю головой:
— Да нет, патрон, я не тороплюсь…
Он делает вид, что не слышит меня.
— Завтра с утра поедете в аэропорт встречать Бейкера, шофером возьмите Крокбуа. Затем, если успеете, поедете в префектуру и поищете там материалы на Франко Лангуста. Я постараюсь узнать что-нибудь через своих информаторов. Если будет что-нибудь новое, позвоню вам вечером. Я надеюсь, ваш семейный праздник не затянется до ночи…
Он подзывает официанта, расплачивается с ним и добавляет:
— А может, они ошиблись, и Американец поехал на Сицилию… Так было бы лучше… У него ведь там родственники, так?
Его глаза вдруг загораются.
— Скажите, Борниш, а что если вам махнуть в Палермо и разузнать все на месте… Это же лучше, чем Коррез, правда? Как вам кажется?
Помолчав, он посмотрел на меня, допил содержимое бокала и, покачав головой, снова спросил:
— А как вы думаете, что это за «важная операция»?
VII
От широких окон просторной гостиной, выходящих на бульвар Суше, в этот августовский день проку было не больше, чем от ипподрома без лошадей, дорогих для сердца и кошелька Франсиса Лангусты. Поэтому хозяин не торопился открывать плотные шторы, частично закрывавшие окна. В полумраке комнаты было тихо, спокойно, хотелось немного подремать и помечтать. Разумная роскошь в обстановке сочеталась со здравым смыслом. Мягкий дневной свет струился по обитым шелком стенам, на которых можно было увидеть картины известных мастеров. Венгерский паркет был почти незаметен под гигантским восточным ковром, густым как шкура зверя. Мебель составила бы предмет гордости антиквара.
Франсис Лангуст не обращал никакого внимания на привычный интерьер. Он заказал его художнику, чтобы жить с уверенностью, что дом соответствует накопленному им состоянию. Больше всего на свете он любит смотреть телевизор и смотрит все подряд, даже фильмы с субтитрами киноклуба и политические дискуссии «Закройте кавычки», в которых он ничего не понимает. Любимое его зрелище — спортивные передачи, он их смакует и смотрит, как и скачки на ипподроме напротив его дома, не вставая с дивана.
Сегодня праздник: Лангуст с наслаждением следит за всеми перипетиями товарищеской встречи «Олимпика» из Марселя и ланского «Рэйсинг-клуба» Каждый против северян, каждое движение перед воротами южан заставляет его холодеть от страха. Сигарета тлеет в хрустальной пепельнице и столбик сизого дыма поднимается к потолку. Когда, наконец, свисток судьи объявляет об окончании матча, Лангуст облегченно вздыхает Марсель победил!
Франсис Суберта, по прозвищу Лангуст, выглядит старше своих пятидесяти. Морщины на лице, мешки под глазами свидетельствуют о безудержных желаниях. Франсис любит гульнуть и не скрывает своей натуры… На теле сохранились следы разных периодов его бурной жизни. Ранняя лысина обнажила лоб. а затылок сохранил поросль седых волос. Пронзительный взгляд серых глаз компенсирует курносый нос и мягкие толстые губы.