— Пиф-паф! Я вас застрелила!
И тут произошло нечто забавное. Они разом обернулись. И лица у них были такие — обхохочешься! Они струхнули, словно их застали врасплох.
Дорис Флинкенберг стало весело.
— Ну у вас и видок! — крикнула она довольно. — Здорово вы перетрусили! Это же всего-навсего палец, мой палец, вот!
Рита первой пришла в себя. Она медленно встала и направилась к Дорис, на лице ее застыло выражение, которое у нее появлялось лишь тогда, когда она была не на шутку сердита. Дорис отпрянула.
Но тут подоспела мама кузин. Она появилась на скале за их спиной.
— Дорис! — крикнула она. — Иди сюда! Будем печь хлеб!
Такой была мама кузин поначалу после смерти Бьёрна. Никуда не отпускала с глаз Дорис Флинкенберг, новую кузину.
И у Дорис, которая вот только что по-настоящему испугалась Риты и других, отлегло от сердца.
— Иду!!! — ответила она маме кузин. А потом опять повернулась к той троице, так же дерзко, как только что. — Отворачиваются только те, чья совесть нечиста! — выпалила она.
И:
— Я знаю то, что вам до смерти хочется узнать. Но вы скорее бы умерли, чем допустили, чтобы я это знала. Но я кое-что видела.
Комната для меня в приюте. После того как Бьёрн погиб, а Бенку переселился в сарай на дворе, в доме кузин освободилось место для еще одного ребенка. Им стала Дорис Флинкенберг, нищенка, с которой плохо обращались, она вселилась в ту комнату на втором этаже, которая когда-то была комнатой Бенку и Бьёрна.
— Ты теперь моя девочка, — ласково говорила мама кузин Дорис. — Хотя, конечно, я взяла тебя взаймы.
— Не взаймы, — протестовала Дорис Флинкенберг, набив рот сдобным тестом. — Насовсем.
Хоть и утомительно было слушать, как Дорис Флинкенберг и мама кузин разговаривают друг с дружкой на своем странном жаргоне, но все же благодаря Дорис Флинкенберг к маме кузин после смерти Бьёрна вернулся вкус к жизни. Если бы Бенгт не свихнулся, она бы сама сошла с ума. Но нельзя так распускаться, она ведь как-никак мать, мама кузин, говорила она самой себе. Так что устройство надежного дома для нищенки Дорис Флинкенберг стало на время целью и смыслом ее жизни. И она с этим неплохо справлялась.
— Смерть одного, хлеб для другого, — говорила Дорис Флинкенберг. — Вот и для меня нашлось место в приюте. — Только она умела сказать это так, что это не звучало цинично.
Рассказы в кухне кузин. В Поселке перестали судачить об Эдди, Бьёрне и Бенгте. Жизнь продолжалась.
Что было, то было. Бьёрн разозлился на Эдди, он был такой вспыльчивый, это все знали, хоть он и казался добряком. Вот они и сцепились у озера, и она упала в воду, все произошло так быстро, в озере такое течение, он не смог ее спасти.
Но еще долго оставалось одно-единственное место, где эти разговоры продолжались, и, как ни странно, это была кухня в доме кузин. Мама кузин, а особенно Дорис Флинкенберг поддерживали их. Там, среди сдобного теста, среди кроссвордов, словарей и газет «Преступления и жизнь», они все это рассказывали вновь и вновь — то так, то эдак. На свой особый лад.
— Никогда не следует привязываться к кому-то ОДНОМУ так, как он привязался к ней, — наставляла мама кузин Дорис Флинкенберг.
— Симпатичная девчонка, — подхватывала Дорис Флинкенберг, небрежно, явно не своим голосом. Дорис умела копировать как реальных людей, так и знакомые интонации. Теперь она говорила как взрослые тетеньки или дяденьки, такие умные-преумные:
— Но явно избалованная мужским вниманием уже в такие юные годы. Хотя, — завершающая шпилька, — что Я могу знать об этом?
На этот вопрос никто не ответил. Но мама кузин сжала руки.
— Она была нездешняя. Уж не знаю, откуда она приехала, но нездешняя.
— Не из Поселка, — вставила убежденно Дорис с набитым булкой ртом. — И ценила, поди, не то, что мы тут ценим. Считала себя важной персоной. Особенной. Что посеешь, то и пожнешь. Ведь так?
Но на это мама кузин не ответила. Дорис Флинкенберг была способна довольно долго развивать свои странные причудливые домыслы.
— На это было больно смотреть, — сказала мама кузин, но на этот раз тише и серьезнее. Она замерла, прекратила умиротворенно разгадывать кроссворд, уронила ручку на фотографию певицы Агенты Фэльтскуг, в трикотажном комбинезоне с дыркой в форме сердца на животе, в которую виден пупок; да так и застыла, глядя в окно.