— Ты ничегошеньки не понимаешь! — прошептала Сандра и высвободилась из отцовских объятий. Она успокоилась, но была очень сердита. Хватит с нее! Все!
И она пустилась бежать. Бежала сквозь снег, бежала, бежала, но все же направлялась к дороге, потому что если не поспешить теперь, то пути в деревню вообще не найдешь (в альпах снег может завалить тропинки в одну секунду, она прочла об этом в брошюре в отеле всего несколько дней назад).
Так что она бежала НЕ за мамой. Она убегала. Вообще. В никуда. Прочь от мамы, прочь от папы, прочь от дурного глаза, прочь от дома, того рокового дома.
Маленький Бомбей. Ярко-желтый шелк. Эксклюзивная смесь. Не настоящий, но такой мягкий, такой мягкий.
Маленький Бомбей, зима, тусклый день, в сумерках в магазине никого.
В этом магазине никогда никого не было.
Никаких покупателей. Почти. Только Лорелей Линдберг, мы так ее называем, и маленькая девочка.
Маленькая шелковая собачка, которая виляла хвостом.
Или просто лежала под прилавком и тяжело дышала у миски с водой.
А ткани спадали с края прилавка.
Ткани, которые мама иногда резала.
Дупиони. Итальянский. Самый лучший, самого высокого качества.
Потом шли, по алфавиту, индийские и китайские.
Маленький Бомбей, любые ткани.
А выглянешь на улицу — мокрый снег падает на темный асфальт, такой мокрый, что тает, не успев долететь до земли.
В магазине совсем не было покупателей. Или: порой кто-то заглядывал купить молнию или подкладку.
Одному был нужен тайский шелк, но тот, что имелся в наличии, ему не подошел.
Должно было быть два переплетения, а не четыре.
«Эти люди, что они о себе воображают?» — думала Лорелей Линдберг, хоть и не произносила этого вслух.
Она ничего не говорила вслух. Зачем? Она была не из тех, кто закуривал сигарету и пускался в двусмысленные рассуждения.
Она вообще не курила.
Раскладывала катушки ниток и вела подсчеты в своей тетради.
Иногда она поднимала глаза и задавала вопросы.
Сандра, малышка Сандра, как ты думаешь, что сейчас делает Аландец?
И они гадали.
Это было еще до времен всевластия телефона.
Он звонил редко. Почти никогда. Но перед самым закрытием приходил в магазин.
А звонили ее приятели и приятельницы.
— Ну вот, опять целый час проболтали.
Органза.
Они слушали музыку. Ее музыку.
Банановую пластинку.
Иногда она складывала мозаику. Альпийская вилла в снегу, 1500 фрагментов.
Но ни разу не сложила всю до конца.
«I'm waiting for the man», — такая была песенка «Героин».
Другая.
И
«Take a walk on the wild side».
Они не понимали, о чем в них пелось, но и не слушали слов.
Так было, когда пел Боб Дилан:
«То dance beneath the diamond sky with one hand waving free».
Важны были не слова. Они ничего не значили.
Чепуха какая-то.
Все и так было понятно.
Аландец приходил к закрытию.
И забирал ее домой.
Еще одну песенку часто играли в то время:
«Наша любовь — континентальное дело, он приезжает на белом „ягуаре“.
Я жду его в моем красном плаще, потому что на улице идет дождь».
Так ли это было?
Они стояли под дождем перед Маленьким Бомбеем и ждали.
Мама, шелковая собачка.
И шел дождь.
Да, шел дождь.
Шантунг.
Маленький Бомбей, маленькая шелковая собачка.
И все ткани.
Но смелости девочке хватило недолго, она было решила убежать одна, но едва чуть-чуть разогналась в этих гадких сапогах, как поняла, что на самом деле вовсе и не одна: кто-то шел за ней, шел быстро совсем рядом; тот, кто не собирался уступать и подтвердил это знакомым игривым похлопыванием по спине. Конечно это был Аландец, кто же еще?
— Ну-ка прибавим газу! — проорал он. — Сейчас мы маму догоним!
Словно игра все еще продолжалась. И Сандра в очередной раз поняла, что все это неисправимо и безнадежно. Ей все равно придется сдаться. Не может же она спорить с ним. Он такой веселый, такой радостный — ее совершенно собственный папа Аландец, такой очаровательный. Девочка ничего не могла с этим поделать, она тоже заражалась его настроением.
Невозможно было на него долго злиться. Потому что в Сандре жила маленькая собачка, нежная шелковая собачка, которая виляла хвостом, виляла и виляла, потому что хотела, чтобы ее тоже приняли в игру.