Зачарованность смертью в юности. И — бах! — Сандра увидела, как Дорис разбивает звонок у входной двери дома на болоте в то последнее лето, когда все закончилось. Последний год, последнее лето, последний месяц, последний последний последний последний — до того мгновения, когда лету надоело и оно решило покончить с этим раз и навсегда.
«Вот кровь и золото блестят в волнах. Ночь требует свой долг, вселяя страх» — так пелось в песне, которая была записана на магнитофоне Дорис Флинкенберг.
А в стороне от дома, в кустах, кто-то недовольный. Мальчик, всегда мальчик. Тот же самый мальчик, что и сейчас, на почтительном расстоянии, смотрит на дом, словно уверен, что тот должен развалиться на куски или уйти под землю, словно Венеция, просто под силой его взгляда.
— Сгинь. В землю. Провались.
Но пока, на какое-то время, она останется одна — до того дня, когда Дорис Флинкенберг явится в дом к Сандре Принцессе-Мученице Тысячи Комнат (с узкими окошками, почти без воздуха).
И она, Принцесса, перестанет существовать в ту самую секунду, как Дорис Флинкенберг начнет задавать свои глупые вопросы и сама же на них отвечать, не давая собеседнице и рта раскрыть.
— Чем ты любишь заниматься? Я — разгадывать кроссворды, слушать музыку и читать «Преступления и жизнь».
— Не знаю, — отвечала Сандра, но осторожно, поскольку боялась сказать что-то неправильно. — Хотя я не прочь пострелять из ружья.
Дом изнутри.
Комната Сандры. Кухня. Спальня. Салон. Маленький коридор.
Гардеробная.
Бассейн без воды.
Главное, что этот дом — плод ненависти.
Черная Овца в Маленьком Бомбее.
Лежал и храпел на диване в задней комнате, когда они пришли.
Он поднялся.
Блестящий белый «ягуар».
Красный плащ.
Маленький Бомбей.
Поначалу он был угрозой.
С другой стороны, она радовалась, когда он появлялся.
Когда прошло первое удивление.
Но, с другой стороны, она радовалась, и когда он уезжал.
И так и так.
Он спал в магазине, когда они пришли туда утром.
Он открыл дверь своим ключом — почему нет? — ведь он был хозяином.
— Как тебе понравился дом?
Я думал, что покажу тебе, как выглядят твои мечты.
— Внутри пустовато.
— Я знаю, ГДЕ так говорят.
— Спичечный дом для спичечных людей. Ты думала об этом? Что придется приноравливаться к такому формату?
Спросил Черная Овца в Маленьком Бомбее, он обращался лишь к ней, словно шелковой собачки и не существовало.
А она сидела на корточках, у миски с водой, под столом, и слушала.
В Маленьком Бомбее со всеми этими тканями.
Лорелей Линдберг. У нее изо рта выпали булавки. Клик-клик.
Булавки с разноцветными стеклянными головками.
И она подобрала их, собачка.
Но Лорелей не позвала ее на помощь, потому что плохо видела.
В тот раз нет.
— Не так-то просто оказаться в руках живого бога…
— Какого еще БОГА?
— Ты же понимаешь, — втолковывал много раз Черная Овца Лорелей Линдберг, — это игра в кошки-мышки, в нее играют, пока кошке не наскучит. А как проголодается, живо мышку — цап.
— Это не игра. Это серьезно. Просто так видится со стороны.
— Вот именно. Я к тому и клоню. Мы два брата. У нас было две кошки. У одного и у другого… Но из норки вышла только одна мышка. И эта мышка — ты.
Дорис Флинкенберг. Поначалу она убежала от нее. Странная кругленькая девочка, иногда шла за ней от автобусной остановки, когда она сходила у проселочной дороги, возвращаясь из школы в городе у моря. Сандра, конечно, знала, кто она такая, — некая Дорис Флинкенберг, которая живет немного дальше на мысе.
Ей не хотелось с ней играть.
Поэтому она убегала. А бегала она быстро. В школе у нее был рекордный результат в беге на шестьдесят метров, у нее был талант к бегу, она сама этому удивлялась. Так что убежать от той девчонки ей труда не составляло.
Но та девочка, Дорис Флинкенберг, она бежала следом. Это было смешно, но в то же время немного унизительно для них обеих.
Вверх по лестнице дома на болоте, ключ в замок, дверь нараспашку, внутрь в безопасность. Побыстрее закрыть за собой дверь, остановиться и отдышаться.
Тишина. Повсюду. Тихо, как только может быть в доме на болоте.
Пока не начнет трезвонить звонок.