Струнской и Уоллингу повезло находиться за пределами США в пору провального турне Горького, которое выявило разрыв между авангардистами из Гринвич-Виллиджа и респектабельным обществом. Однако они останавливались в клубе «А» в начале 1907 года, когда приезжал товарищ Брешковской Григорий Гершуни. В отличие от визита Горького, его приезд в США остался почти незамеченным. Как рассказывала Струнская, американцев, похоже, гораздо больше заинтересовал побег Гершуни из русской каторжной тюрьмы в бочке с капустой, чем содержание его выступлений[134].
В ту пору сестра Анны Роза, в отсутствие Анны и Уильяма почти в одиночку управлявшая Бюро революционных новостей, еще больше втянулась в собственно революционную деятельность. В Петербурге она укрывала террористов в своей комнате, а потом, перебравшись для большей безопасности в Финляндию, хранила у себя на квартире динамит. В конце лета 1907 года, не вняв предостережениям эсеров, Роза вернулась в Петербург. Через десять дней после того, как туда же вернулись Анна с Уильямом, Розу арестовали. А через несколько часов арестовали и Уильяма с Анной. Впрочем, спустя сутки всех их выпустили благодаря вмешательству госсекретаря США Элиу Рута. Оказавшись даже ненадолго в русской тюрьме, в одной камере с русскими революционерками, и Анна, и Роза лишь укрепились в своей приверженности революционным идеям[135].
«Сколь узким показался дамский круг»: Бабушка и революция
Тем временем Брешковская, которой удавалось избегать поимки в течение почти двух лет после возвращения на родину, в 1907 году была схвачена и немедленно заключена в тюрьму, что вызвало бурные протесты в международном сообществе. Царю отправили петицию, подписанную пятьюдесятью ньюйоркцами, но все было напрасно. Изабель Бэрроуз, у которой «болела душа при мысли о плененной орлице», дважды ездила в Петербург и подавала прошение русскому премьер-министру. Бэрроуз неискренне уверяла, будто ничего не знает о призывах Брешковской к насилию, и убеждала премьер-министра в том, что явилась к нему «как одна старая женщина просить за другую»[136]. Премьер-министр отверг все ее доводы.
В суде дело Брешковской рассматривалось в связи с делом Николая Чайковского. Отчасти это объяснялось тем, что их арестовали почти одновременно, хотя так совпало, что Брешковскую называли «бабушкой», а Чайковского – «дедушкой» русской революции[137]. Суд над Брешковской, состоявшийся в марте 1910 года, длился всего два дня. Когда Брешковской задали вопрос о ее профессии, она объявила себя революционеркой. Ее приговорили к пожизненной ссылке в Сибирь, и большинство ее сторонников сочли эту меру довольно мягкой. Но все равно и суд, и приговор вызвали новую волну открытой поддержки и Брешковской, и революции вообще.
Поэтесса Эльза Баркер опубликовала в The New York Times посвященное Брешковской стихотворение, которое потом часто перепечатывалось. Начиналось оно со сравнения Брешковской с праздными и беззаботными дамами в США:
А заканчивалось словами о том, что тяготы, вынесенные Брешковской, служат для тех же самых женщин источником надежды и вдохновения:
135
136
Бэрроуз – Лиллиан Уолд, 28 февраля 1909 года, коробка 1, катушки микрофильма 1, архив Лиллиан Уолд, Специальные коллекции Колумбийского университета;
137
Чайковский много лет жил изгнанником за границей, но вскоре после возвращения в Россию в 1907 году его схватили. О Чайковском и революции см., например, Americans Active for Tchaykovsky, 500 Prominent Men Petition Stolypin for a Fair Trial for Him and Mme. Breshkovsky // New York Times. 1909. Dec. 2. Р. 6.