— Прошу вас, не надо! — воскликнула мисс Феллоуз, изнемогая от желания прекратить этот разговор. — Почему мы бездействуем? Бедный ребенок испуган. И он г р я з н ы й.
Она была права. Мальчик был покрыт кусками засохшей грязи и какого-то жира, а его бедро пересекала воспаленная царапина.
Когда Хоскинс приблизился к нему, ребенок, которому на вид можно было дать года три, низко пригнулся и быстро отскочил назад. Его верхняя губа оттопырилась, и он издал какой-то странный звук, нечто среднее между ворчаньем и кошачьим шипением.
Хоскинс быстрым движением схватил его за руки и оторвал отчаянно кричащего и извивающегося ребенка от пола.
— Держите его так, — сказала мисс Феллоуз. — Прежде всего ему необходима теплая ванна. Его нужно как следует отмыть. У вас есть здесь все необходимое? Если есть, то попросите принести вещи сюда и хотя бы вначале помогите мне с ним управиться. Кроме того, ради всех святых, распорядитесь, чтобы отсюда убрали всю эту грязь и мусор.
Теперь настал ее черед отдавать приказания, и чувствовала она себя в новой роли прекрасно. И поскольку растерянная наблюдательница уступила место опытной медицинской сестре, она взглянула на ребенка уже другими глазами, с профессиональной точки зрения, и на какой-то миг в замешательстве замерла. Грязь, которой он был покрыт, его вопли, извивающееся в тщетной борьбе тело — все это куда-то отступило. Она рассмотрела самого ребенка.
Это был самый уродливый мальчуган из всех, которых ей приходилось когда-либо видеть. Он был невероятно безобразен — от макушки бесформенной головы до изогнутых колесом ног.
С помощью трех мужчин ей удалось выкупать мальчика.
Остальные в это время пытались очистить помещение от мусора. Она работала молча, с чувством оскорбленного достоинства, раздраженная ни на минуту не прекращающимися криками и сопротивлением маленького уродца.
Доктор Хоскинс намекнул ей, что ребенок будет некрасив, но кто мог предположить, что он окажется столь безобразным. И ни мыло, ни вода не в состоянии были до конца уничтожить исходивший от него отвратительный запах, который лишь постепенно становился слабее.
Ей вдруг страстно захотелось швырнуть намыленного мальчишку Хоскинсу на руки и уши, но ее удержала от этого профессиональная гордость. В конце концов, ведь она сама согласилась на эту работу… А кроме того, она представши, какими глазами посмотрит на нее доктор Хоскинс, сто холодный взгляд, в котором она прочтет неизбежный вопрос: Так, значит, вы все-таки люби те только красивых, детей, мисс Феллоуз?
Он стоял в некотором отдалении, с холодной улыбкой наблюдая за ними. Когда она встретилась с ним взглядом, ей показалось, что кипевшее в ее душе чувство оскорбленного достоинства забавляет его.
Она тут же решила, что немного повременит с уходом. Сейчас это только унизило бы ее.
Когда кожа ребенка приняла наконец вполне сносный розовый оттенок и запахла душистым мылом, они, несмотря на все переживания почувствовала себя лучше. кричать мальчик уже был не в состоянии, он лишь устало скулил, а его испуганный, настороженный взгляд перебегал с одного лица на другое, не упуская из виду никого, кто находился в комнате. То, что он был теперь чист, только подчеркивало худобу его обнаженного, дрожащего от холода тела.
— Дайте же, наконец ночную рубашку для ребенка! — резко сказала мисс Феллоуз.
В тот же миг откуда-то появилась ночная рубашка. Казалось, что все было подготовлено заранее, однако никто не трогался с моста до ее приказа, как будто умышленно оставляя за ней право распоряжаться и тем самым испытывая ее профессиональные качества..
— Я подержу его. мисс, — подойдя к ней, сказал Дзвени. — Одна вы не справитесь.
— Благодарю.
Прежде чем удалось надеть на ребенка рубашку, им пришлось выдержать настоящую битву, а когда мальчик попытался сорвать ее, мисс Феллоуз сильно ударила его по руке.
Ребенок покраснел, но не заплакал. Он во все глаза уставился на нее, ощупывая неловкими пальцами фланель рубашки, как бы исследуя этот неведомый ему предмет.
”А теперь что?” —в отчаянии подумала мисс Феллоуз.
Все они, даже уродливый мальчуган, замерли, как бы ожидая, что она будет делать дальше.
— Вы позаботились о пище, о молоке? — решительно спросила мисс Феллоуз.
Они предусмотрели и это. В комнату вкатили специальный передвижной агрегат, состоявший из холодильного отделения, в котором стояло три кварты молока, и нагревательного устройства; в нем была и аптечка с большим количеством укрепляющих средств. Она заметила витаминизированные капли, медно-кобальтово-железистый сироп и много других препаратов, рассмотреть которые не успела. Кроме того, там находился набор самосогревающегося детского питания.
Для начала она взяла одно только молоко. Электронная установка за каких-нибудь десять секунд согрела его до нужной температуры и автоматически выключилась. Она налила немного молока в блюдце, не сомневаясь, что уровень развития ребенка очень низок и он не умеет обращаться с чашкой.
Мисс Феллоуз кивнула мальчику и, обращаясь к нему, произнесла:
— Пей, ну пей же. — Она жестом показала ему, как поднести блюдце ко рту. Глаза ребенка следили за ее движениями, но он не шевельнулся.
Внезапно она решилась. Схватив мальчика за руку повыше локтя, она опустила свою свободную руку в молоко и провела ею по его губам, так что капли жидкости потекли по его щекам и подбородку.
Он отчаянно завопил, но, вдруг умолкнув, начал облизывать свои влажные губы. Мисс Феллоуз отступила назад.
Мальчик приблизился к блюдцу, наклонился к нему и затем, быстро оглянувшись по сторонам, как бы высматривая притаившегося врага, снова нагнулся к молоку и начал его жадно лакать, как кошка, издавая при этом какой-то неопределенный звук. Он даже не попытался приподнять блюдце руками.
Мисс Феллоуз была не в силах до конца скрыть охватившее ее при виде этого чувство, и, вероятно, кое-что отразилось на ее лице, потому что Дэвени, взглянув на нее, произнес:
— Доктор Хоскинс, а сестра в курсе того, что происходит?
— В курсе чего? — поинтересовалась мисс Феллоуз.
Дэвени заколебался, но Хоскинс, по выражению лица которого снова можно было заподозрить, что все это втайне его забавляет, сказал:
— Что ж, можете ей сказать.
— Скорей всего, вы даже не подозреваете, — обратился Дэвени к мисс Феллоуз, — что волею случая вы — первая в истории цивилизованная женщина, которой пришлось ухаживать за ребенком-неандертальцем.
Сдержав гнев, мисс Феллоуз повернулась к Хоскинсу.
— Вы могли бы предупредить меня заранее, доктор.
— А зачем? Какая вам разница?
— Речь шла о ребенке.
— А разве это не ребенок? У вас когда-нибудь был щенок или кошка, мисс Феллоуз? Неужели в них больше человеческого? А если бы это оказался детеныш шимпанзе, вы бы почувствовали к нему отвращение? Вы медицинская сестра, мисс Феллоуз. Судя по вашим документам, вы работали три года в родильном отделении. Вы когда-нибудь отказывались ухаживать за ребенком-уродом?
— Вы все-таки могли бы сказать мне это раньше, — уже менее решительно произнесла она.
— Для того чтобы вы отказались от этой работы? Не следует ли из этого, что вы собираетесь это сделать сейчас?
Он холодно посмотрел ей прямо в глаза. С другого конца комнаты за ними наблюдал Дэвени, а маленький неандерталец, покончив с молоком и вылизав начисто блюдце, поднял к ней мокрое лицо с широко раскрытыми, о чем-то молящими глазами.
Мальчик жестом указал на молоко, и вдруг из его рта посыпались отрывистые гортанные звуки вперемежку с искусным прищелкиванием языка.
— А ведь он говорит! — удивленно воскликнула мисс Феллоуз.
— Конечно, — сказал Хоскинс. — Homo neanderthalensis в действительности является не отдельным видом, а скорее разновидностью homo sapiens. Так почему бы ему не уметь говорить? Возможно, он просит еще молока.
Мисс Феллоуз машинально потянулась за бутылкой, но Хоскинс схватил ее за руку.