Старик перевел взгляд на приближающийся город и почувствовал неприязнь к нему. Но затем он опять стал думать о Томе и Энн и сказал себе: «Может быть, и неправильно это — оставить у себя Тома, хоть ненадолго, если все равно не выйдет ничего, кроме беды и горя… Но как отказаться от того, о чем мы так мечтали, пусть это всего на один день, и он потом исчезнет, и пустота станет еще невыносимей, темные ночи — еще темней, дождливые ночи — еще сырей… Лишать нас этого — все равно что попытаться вырвать у нас кусок изо рта…»
И он поглядел на парнишку, который так безмятежно дремал на дне лодки. Тот всхлипнул; верно, что-то приснилось.
— Люди, — бормотал Том во сне. — Меняюсь и меняюсь… Капкан…
— Полно, полно, парень. — Лафарж погладил его мягкие кудри, и Том успокоился.
Лафарж помог жене и сыну выйти из лодки на берег.
— Ну, вот и приехали! — Энн улыбнулась ярким огням, слушая музыку из таверн, звуки пианино и патефонов, любуясь парочками, которые гуляли под руку по оживленным улицам.
— Лучше бы я остался дома, — сказал Том.
— Прежде ты так не говорил, — возразила мать. — Тебе всегда нравилось в субботу вечером поехать в город.
— Держитесь ко мне поближе, — прошептал Том. — Я не хочу, чтоб меня поймали.
Энн услышала эти слова.
— Что ты там болтаешь, пошли!
Лафарж заметил, что пальцы мальчика льнут к его ладони, и крепко стиснул их.
— Я с тобой, Томми. — Он поглядел на снующую мимо толпу, и ему тоже стало не по себе. — Мы не будем задерживаться долго.
— Вздор, — вмешалась Энн. — Мы на весь вечер приехали.
Переходя улицу, они наткнулись на тройку пьяных. Их затолкали, закрутили, оторвали друг от друга; оглядевшись, Лафарж окаменел.
Тома не было.
— Где он? — сердито спросила Энн. — Что за манера — чуть что, куда-то удирать от родителей! Том!!
Мистер Лафарж бегал кругом, расталкивая прохожих, но Тома нигде не было.
— Вернется, вот увидишь, будет ждать возле лодки, когда мы поедем домой, — уверенно произнесла Энн, увлекая мужа по направлению к кинотеатру.
Вдруг в толпе произошло какое-то замешательство, и мимо Лафаржа пробежали двое — мужчина и женщина. Он узнал их: Джо Сполдинг с женой. Они исчезли прежде, чем Лафарж успел заговорить с ними.
Встревоженно озираясь, он купил билеты и безропотно потащился за женой в постылую темноту кинозала.
В одиннадцать часов Тома у причала не было.
— Ничего, мать, — сказал Лафарж, — ты только не волнуйся. Я найду его. Подожди здесь.
— Поскорее возвращайтесь.
Ее голос утонул в плеске воды.
Он шел по ночным улицам, сунув руки в карманы. Один за другим гасли огни. Кое-где из окон еще высовывались люди — ночь была теплая, хотя в небе все еще плыли среди звезд обрывки грозовых туч. Лафарж вспомнил, как мальчик постоянно твердил что-то насчет западни, как он боялся толпы, городов. «Что за нелепость, — устало подумал старик. — Наверно, парень ушел навсегда. А может, его и вовсе не было…» Лафарж свернул в переулок, скользя взглядом по номерам домов.
— Это ты, Лафарж?
На крыльце, куря трубку, сидел мужчина.
— Привет, Майк.
— Что, повздорил с хозяйкой? Вышел проветриться, нервы успокоить?
— Да нет, просто гуляю.
— У тебя такой вид, словно ты что-то ищешь. Да, к слову о находках. Ведь сегодня вечером кое-кто нашелся. Джо Спеллинга знаешь? Помнишь его дочь, Лавинию?
— Помню, — Лафарж похолодел. Это было как сон, который снится во второй раз. Он в точности знал, что будет сказано дальше.
— Лавиния вернулась домой сегодня вечером, — сказал Майк, выпуская дым. — Помнишь, она с месяц назад заблудилась на дне мертвого моря? Потом нашли тело, вроде бы ее, да очень уж изуродовано было… С тех пор Спеллинги были словно не в себе. Джо ходил и все твердил, что она жива, не ее это тело. И вот выходит, он был прав. Сегодня Лавиния объявилась.
— Где? — Лафаржу стало трудно дышать, сердце отчаянно заколотилось.
— На Главной улице. Спеллинги как раз покупали билеты в кино. Вдруг видят в толпе Лавинию. Вот сцена была, воображаю! Сперва-то она их не узнала. Они квартала три шли за ней, все говорили, говорили. Наконец она вспомнила.
— И ты ее видел?
— Нет, но я слышал ее голос. Помнишь, она любила петь «Чудный брег Ломондского озера»? Ну так вот, я только что слышал, как она эту песню отцу пела, вон их дом. Так она пела — заслушаешься! Славная девочка. Я как узнал, что она погибла, — вот ведь беда, подумал, вот несчастье. А теперь вернулась, и так на душе хорошо. Э, да тебе вроде нездоровится. Зайди-ка, глотни виски!
— Спасибо, Майк, не хочу. — Старик побрел прочь.
Он слышал, как Майк пожелал ему доброй ночи, но не ответил, а устремил взгляд на двухэтажный дом, высокую хрустальную крышу которого устилали пышные кисти алых марсианских цветов. Над садом навис балкон с витой железной решеткой, в окнах второго этажа горел свет. Было очень поздно, но он все-таки подумал: «Что будет с Энн, если я не приведу Тома? Новый удар — снова смерть, — как она это перенесет? Вспомнит первую смерть?.. И весь этот сон наяву? И это внезапное исчезновение? Господи, я должен найти Тома, ради Энн! Бедняжка Энн, она ждет его на пристани…»
Он поднял голову. Где-то наверху голоса желали доброй ночи другим ласковым голосам, хлопали двери, гас свет, и все время слышалась негромкая песня. Мгновение спустя на балкон вышла прехорошенькая девушка лет восемнадцати.
Лафарж окликнул ее, преодолевая голосом сильный ветер.
Девушка обернулась, глянула вниз.
— Кто там? — крикнула она.
— Это я, — сказал старик и, сообразив, как странно, нелепо ответил ей, осекся, только губы продолжали беззвучно шевелиться.
Крикнуть: «Том, сынок, это твой отец»? Как заговорить с ней? Она ведь примет его за сумасшедшего и позовет родителей.
Девушка перегнулась через перила в холодном, неверном свете.
— Я вас знаю, — мягко ответила она. — Пожалуйста, уходите, вы тут ничего не можете поделать.
— Ты должен вернуться! — Слова сами вырвались у Лафаржа, прежде чем он смог их удержать.
Освещенная луной фигурка наверху отступила в тень и пропала, только голос остался.
— Теперь я больше не твой сын, — сказал голос. — Зачем только мы поехали в город…
— Энн ждет на пристани!
— Простите меня, — ответил тихий голос. — Но что я могу поделать? Я счастлива здесь, меня любят — как любили вы. Я то, что я есть, беру то, что дается. Поздно: они взяли меня в плен.
— Но подумай об Энн, какой это будет удар для нее…
— Мысли в этом доме чересчур сильны, я словно в заточении. Я не могу перемениться сама.
— Но ведь ты же Том, это ты была Томом, верно? Или ты издеваешься над стариком — может быть, на самом деле ты Лавиния Сполдинг?
— Я ни то, ни другое, я только я. Но везде, куда я попадаю, я еще и нечто другое, и сейчас вы не в силах изменить этого нечто.
— Тебе опасно оставаться в городе. У нас на канале лучше, там никто тебя не обидит, — умолял старик.
— Верно… — Голос звучал нерешительно. — Но теперь я обязана считаться с этими людьми. Что будет с ними, если утром окажется, что я снова исчезла — уже навсегда? Правда, мама-то знает, кто я, — догадалась, как и вы. Мне кажется, они все догадались, только не хотят спрашивать. Провидению не задают вопросов. Если действительность недоступна, чем плоха тогда мечта? Пусть я не та, которую они потеряли, для них я даже нечто лучшее — идеал, созданный их мечтой. Передо мной теперь стоит выбор: либо причинить боль им, либо вашей жене.
— У них большая семья, их пятеро. Им легче перенести утрату!
— Прошу вас, — голос дрогнул, — я устала.
Голос старика стал тверже.
— Ты должен пойти со мной. Я не могу снова подвергать Энн такому испытанию. Ты наш сын. Ты мой сын, ты принадлежишь нам.