Гэллегер прикрыл глаза.
— А кто вам мешает сделать то же самое?
— Патенты, — коротко ответил Брок. — Я, кажется, упоминал, что до последнего времени объемное телевидение не было приспособлено к большим экранам. Десять лет назад владелец фирмы «Сонатон» подписал со мной соглашение, по которому всякое изобретение, позволяющее увеличить размер экрана, может быть использовано обеими сторонами. Но потом он пошел на попятный. Заявил, что документ подложный, а суд его поддержал. А он поддерживает суд — рука руку моет. Так или иначе, инженеры «Сонатона» разработали метод, позволяющий применять большие экраны. Они запатентовали свое изобретение — сделали двадцать семь заявок, получили двадцать семь патентов и тем самым приняли меры против любых вариаций этой идеи. Мои конструкторы бьются день и ночь, пытаясь найти аналогичный метод и в то же время обойти чужие патенты, но у «Сонатона» предусмотрено решительно все. Его система называется «Магна». Работает с телевизорами любого типа, но мой конкурент разрешает устанавливать ее только на телевизорах марки «Сонатон». Понимаете?
— Неэтично, но в рамках закона, — заметил Гэллегер. — А все-таки от вас за свои деньги зрители получают больше. Людям нужен хороший товар. Величина изображения роли не играет.
— Допустим, — горько сказал Брок, — но это не все. Последние известия только и твердят об ЭМП — это новомодное словечко. Эффект массового присутствия. Стадный инстинкт. Вы правы, людям нужен хороший товар… Не станете же вы покупать виски по четыре за кварту, если можно достать за полцены?
— Все зависит от качества. Так в чем же дело?
— В контрабандных театрах, — ответил Брок. — Они открываются по всей стране. Показывают программу «Вокс-вью», но пользуются системой увеличения «Магна», которую запатентовал «Сонатон». Плата за вход невелика — дешевле, чем обходится домашний телевизор «Вокс-вью». К тому же эффект массового присутствия. К тому же азарт нарушения закона. Все поголовно возвращают телевизоры «Вокс-вью». Причина ясна. Взамен можно пойти в контрабандный театр.
— Это незаконно, — задумчиво сказал Гэллегер.
— Так же как забегаловки в период сухого закона. Все дело в том, налажены ли отношения с полицией. Я не могу обратиться с иском в суд. Пытался. Себе дороже. Так и прогореть недолго. И не могу снизить плату за прокат телевизоров «Вокс — вью». Она и без того ничтожна. Прибыль идет за счет количества. А теперь прибыли конец. Что же до контрабандных театров, то совершенно ясно, чье это начинание.
— «Сонатона»?
— Конечно. Непрошенный компаньон. Снимает сливки с моей продукции у себя в кассе. Хочет вытеснить меня с рынка и добиться монополии. После этого начнет показывать халтуру и платить актерам по нищенскому тарифу. У меня все иначе. Я — то своим плачу, сколько они стоят, а это немало.
— А мне предлагаете жалкие десять тысяч, — подхватил Гэллегер. — Фи!
— Да это только первый взнос, — поспешно сказал Брок. — Назовите свою цену. В пределах благоразумия, — добавил он.
— Обязательно назову. Астрономическую цифру. А что, неделю назад я согласился принять ваш заказ?
— Согласились.
— В таком случае, должно быть, у меня мелькнула идея, как разрешить вашу проблему; — размышлял Гэллегер вслух. — Дайте сообразить. Я упоминал что-нибудь конкретное?
— Вы все твердили о мраморном столе и о своей… э-э… милашке.
— Значит, я пел, — благодушно пояснил Гэллегер. — «Больницу св. Джеймса». Пение успокаивает нервы, а бог видит, как нужен покой моим нервам. Музыка и спиртное. Дивлюсь, что продают его виноторговцы…
— Как-как?
— …Где вещь, что ценностью была б ему равна? Неважно. Это я цитирую Омара Хайяма. Пустое. Ваши инженеры хоть на что-нибудь годны?
— Самые лучшие инженеры. И самые высокооплачиваемые.
— И не могут найти способа увеличить изображение, не нарушая патентных прав «Сонатона»?
— Ну, в двух словах — именно так.
— Очевидно, придется провести кое-какие исследования, — грустно подытожил Гэллегер. — Для меня это хуже смерти. Однако сумма состоит из нескольких слагаемых. Вам это понятно? Мне — нисколько. Беда мне со словами. Скажу что-нибудь, а после сам удивляюсь, чего это я наговорил. Занятнее, чем пьесу смотреть, — туманно заключил он. — У меня голова трещит. Слишком много болтовни и мало выпивки. На чем это мы остановились?
— На полпути к сумасшедшему дому, — съязвил Брок. — Если бы вы не были моей последней надеждой, я…
— Бесполезно, — заскрипел робот. — Можете разорвать контракт в клочья, Брок. Я его не подпишу. Слава для меня — ничто. Пустой звук.
— Если ты не заткнешься, — пригрозил Гэллегер, — я заору у тебя над самым ухом.
— Ну и ладно! — взвизгнул Джо. — Бей меня! Давай, бей! Чем подлее ты будешь поступать, тем скорее разрушишь мою нервную систему, и я умру. Мне все равно. У меня нет инстинкта самосохранения. Бей. Увидишь, что я тебя не боюсь.
— А знаете, ведь он прав, — сказал ученый, подумав. — Это единственный здравый ответ на шантаж и угрозы. Чем скорее все кончится, тем лучше. Джо не различает оттенков. Мало-мальски чувствительное болевое ощущение погубит его. А ему наплевать.
— Мне тоже, — буркнул Брок. — Для меня важно только одно…
— Да-да. Знаю. Что ж, похожу, погляжу, может, что-нибудь меня и осенит. Как попасть к вам на студию?
— Держите пропуск. — Брок написал что-то на обороте визитной карточки.
— Надеюсь, вы тотчас же возьметесь за дело?
— Разумеется, — солгал Гэллегер. — А теперь ступайте и ни о чем не тревожьтесь. Постарайтесь успокоиться. Ваше дело в надежных руках. Либо я очень быстро придумаю выход, либо…
— Либо что?
— Либо не придумаю, — жизнерадостно докончил Гэллегер и потрогал кнопки над тахтой на пульте управления баром. — Надоело мне мартини. И почему это я не сделал робота-бармена, раз уж взялся творить роботов? Временами даже лень выбрать и нажать на кнопку. Да-да, я примусь за дело немедля, Брок. Не волнуйтесь.
Магнат колебался.
— Ну что ж, на вас вся надежда. Само собой разумеется, если я могу чем-нибудь помочь…
— Блондинкой, — промурлыкал Гэллегер. — Вашей блистательной-преблистательной звездой, Силвер 0'Киф. Пришлите ее ко мне. Больше от вас ничего не требуется.
— Всего хорошего, Брок, — проскрипел робот. — Жаль, что мы не договорились о контракте, но зато вы получили ни с чем не сравнимое удовольствие — послушали мой изумительный голос, не говоря уж о том, что увидели меня воочию. Не рассказывайте о моей красоте слишком многим. Я действительно не хочу, чтобы ко мне валили толпами. Чересчур шумно.
— Никто не поймет, что такое догматизм, пока не потолкует с Джо, — сказал Гэллегер. — Ну, пока. Не забудьте про блондинку.
Губы Брока задрожали. Он поискал нужные слова, махнул рукой и направился к двери.
— Прощайте, некрасивый человек, — бросил ему вслед Джо.
Когда хлопнула дверь, Гэллегер поморщился, хотя сверхчувствительным ушам робота пришлось еще хуже.
— С чего это ты завелся? — спросил он. — Из-за тебя этого малого чуть кондрашка не хватила.
— Не считает же он себя красавцем, — возразил Джо.
— Нам с лица не воду пить.
— До чего ты глуп. И так же уродлив, как тот.
— А ты — набор дребезжащих зубчаток, шестерен и поршней. Да и червяки в тебе водятся, — огрызнулся Гэллегер; он подразумевал, естественно, червячные передачи в теле робота.
— Я прекрасен. — Джо восхищенно вперился в зеркало.
— Разве что с твоей точки зрения. Чего ради я сделал тебя прозрачным?
— Чтобы мною могли полюбоваться и другие. У меня-то зрение рентгеновское.
— У тебя шарики за ролики заехали. И зачем я упрятал радиоактивный мозг к тебе в брюхо? Для лучшей сохранности?