– Напротив. – Грэгг повернулся и уставился на него холодным взглядом. – Я не буду удовлетворен до тех пор, пока вы не дойдете до конца. Точнее, вплоть до Канзас-Сити, чтобы быть точным.
– О чем вы говорите?
– Вот. – Грэгг протянул письмо Женевьевы Болтон. – На бланке вы найдете номер телефона гостиницы. Я хочу, чтобы вы сейчас же позвонили по этому телефону.
– Я уверен, что в этом нет необходимости… – пробормотал Фоллансби.
– Думаю, есть. Я настаиваю.
Под взглядом холодных глаз Фоллансби подошел к настенному телефону и целых пять минут выслушивал потрескивание и гудение линии, пока его не соединили.
– «Канзас-Хаус»? – непроизвольно усилил голос Фоллансби, как будто междугородный звонок обязывал его кричать в трубку. – Могу я поговорить с мисс Женевьевой Болтон? – Он смолк, нахмурился. – Болтон. Б-о-л-т-о-н.
Минута молчания. Сердце Джима бешено заколотилось.
– Алло, мисс Болтон! – произнес Фолдансби.
Джим отвернулся, не в силах вынести свирепый взор своего начальника, и увидел, что Грэгг снова улыбается.
Глава 13
Субботним днем на углу Пятьдесят восьмой улицы и Прэри-авеню царило оживление. Велосипедисты в трико проносились мимо индейца-манекена на тротуаре у сигарной лавки. Кабриолеты, одноместные коляски и запряженные четверкой экипажи быстро двигались посреди улицы. Точильщик ножниц толкал свою тележку по мостовой, позванивая колокольчиком и хмуро поглядывая на грохочущий рядом мусорный фургон с возницей в котелке, который монотонно взывая к прохожим:
– Берем тряпки, кости, бутылки!
Босой мальчишка ловко направил палкой свой обруч вокруг столбика, где привязывают лошадей, и увернулся от колес фургона, вставшего возле «Мясной торговли Саймона». Из лавки мясника появилась его мать с воскресным обедом под мышкой; из коричневого бумажного свертка свешивалсь увенчанная гребнем голова птицы.
На перекрестке нестройно гудела шарманка, обезьянка шарманщика на цепочке кувыркалась и щебетала, временами приучившая к прохожим помятую жестяную чашку.
Крнстэль не сводила глаз с Джима, щурясь от солнечного света.
– Тебя уволили? – пробормотала она.
Джим угрюмо кивнул:
– Сразу после того, как повесил телефонную трубку, прямо в конторе у Грэгга.
– А может, это только сгоряча? Чтобы умаслить Грэгга?
Джим покачал головой:
– Когда мы вышли оттуда, шеф выдал мне сполна. Насчет того, что я выставил его дураком и запятнал репутацию компании. Сказал, что у Грэгга есть все основания, чтобы подать на нас в суд.
Кристэль поморщилась:
– Твой босс – идиот.
– Мой бывший босс.
– И что ты собираешься делать?
Джим пожал плечами.
– Подыщу другую работу.
– Ты собираешься уйти и сделать вид, будто ничего не случилось?
– Я вообще не хотел в это ввязываться. – Джим взял ее под руку. Они свернули за угол и направились по Прэри-авеню на север. – Послушай, милая, я не корю тебя…
– Все это из-за меня.
– Забудь об этом. Что сделано, то сделано. И не волнуйся, я что-нибудь найду. Почитаю объявления в завтрашней газете.
– Джим, не дури. Ведь на самом деле, ты хотел бы вернуться на прежнюю работу, так?
Джим нехотя кивнул:
– Может, стоит подождать несколько дней и дать Фоллансби время остыть. Потом пойти к нему и извиниться…
– Ни за что на свете! Это он должен извиниться перед тобой за то, что унизил тебя перед этим шарлатаном. Представляю, как ухмыляется и торжествует твой драгоценный доктор Грэгг, обведя вас обоих вокруг пальца.
– Неужели? – нетерпеливо махнул рукой Джим. – Да этот парень совершенно чист.
– Черта с два! То, что он еще не снял деньги с совместного счета вовсе не означает, что он не сделает этого завтра или в любой другой день. А что касается письма, которое он вам показывал, – откуда вам известно, что его в самом деле написала Женевьева Болтон?
– Но мистер Фоллансби говорил с этой девушкой! Та даже предложила выслать ей необходимые документы, чтобы она смогла подписать их и получить деньги, не доставляя компании дальнейших неприятностей.
– Вот это меня и беспокоит. Почему бы вам не подождать, пока она вернется?
Джим остановился у крыльца доходного дома, где проживала Кристэль, и шагнул в сторону, давая дорогу двум юношам в мундирах Военного училища, бойко вышагивавшим по тротуару.
– А какая разница? – спросил он.
– Ну согласись, есть некоторая разница между тем, выгоняют ли тебя с позором или же ты получаешь работу обратно. По-моему, все это скверно пахнет. Я уже говорила тебе насчет того, что узнала о Грэгге. Этот человек – прожженный негодяй, ошибиться невозможно.
– Бесполезно, Кристэль. Все это ошибка, от начала и до конца.
– Дело еще не кончено. – Кристэль направилась к парадной, и Джим проводил ее взглядом.
– Погоди минутку, разве мы не ужинаем вечером на Ярмарке?
– Извини. Почему бы тебе не отправиться туда первым? Жди меня в шесть, у входа в Стоуни-Айленд.
– Кристэль, если ты что-то задумала…
Она повернулась с улыбкой:
– Ох, за всеми этими волнениями я забыла тебе сказать.
– Сказать о чем?
– Вчера меня тоже уволили.
– Ты шутишь.
– Поверь, какие шутки. Если бы ты услышал сам…
– Ты не расскажешь мне, что случилось?
Кристэль покачала головой:
– Сейчас на это нет времени.
– Но что ты собираешься делать?
Она замешкалась в дверном проеме.
– То, что следовало сделать в первую очередь. Увидишь сам.
Глава 14
По субботам, в четыре часа дня, парикмахерская гостиницы «Палмер-Хаус» всегда была переполнена. Постоянные клиенты появлялись к назначенному времени, чтобы подстричься, постояльцы гостиницы заходили побриться перед вечерней прогулкой. Торговцы покидали свои прилавки, чтобы посплетничать часок с приятелями, а надменные сатрапы скотобоен сходили со своих кровавых тронов, чтобы смыть с себя вонь перед тем, как разъехаться по мраморным особнякам на Лейк-Шор-драйв. Постояльцы победнее довольствовались чисткой обуви и возможностью с восхищением поглазеть на двести двадцать пять серебряных долларов, вцементированных в пол парикмахерской. В воздухе пахло крепкими ароматизированными сигаретами, пятицентовыми сигарами и дорогими «коронас». Опасные бритвы бесшумно сновали по кожаным ремням, или упорно скребли щетину, а ножницы пожирали кудри и густые длинные бакенбарды.
Чарли Хоган сидел на своем обычном месте – третье кресло от конца слева, где обычные субботние услуга ему оказывал его постоянный парикмахер, Эл. Все шло как по расписанию: Хоган раскурил свою обычную четырехчасовую сигару, а монотонный голос Эла, перекрывая шум, перечислял ему свои беды – долгие часы работы, больные ноги и другие ежедневные горести. Как и все остальное в этом заведении, даже жалобы были частью привычного ритуала традиционного выманивания чаевых: Но тут дверь открылась и традиция была грубо нарушена. Эл поднял глаза и резко оборвал свои причитания. Разговоры за соседними креслами почти смолкли, сменившись приглушенным бормотанием. Чарли Хоган уставился на дверной проем. Он открыл рот, чуть не выронив сигару. Его резкий голос зазвенел в тишине:
– Крисси! Какого черта ты здесь делаешь?
Она одарила его улыбкой, способной расплавить мрамор, но это не слишком смутило окружающих, чьи физиономии сохраняли каменное выражение, и совершенно не подействовало на Хогана. Женщина здесь, в мужском салоне?
– Мне нужно поговорить с вами, – сказала Кристэль.
Хоган покраснел, чувствуя на себе пристальные взгляды посетителей. Он прекрасно понимал, о чем они думают. «Бесстыжая милашка. Вот уж не думал, что старина Чарли увлекается ими. Интересно, что она задумала? Может у нее неприятности?»
Пошарив в кармане, Хоган выудил полдоллара, протянул монету Элу и резко поднялся с кресла. Он торопливо зашагал к выходу, стараясь не обращать внимания на скрестившиеся на нем взгляды и не думать о мыслях, которые бродят в мозгах посетителей. Схватив Кристэль под руку, он повел ее к двери.