— Ты не оригинален, старина, но прав.
— А как же Билли Джин?
— Я думал, ты меня понимаешь. — Флойд все еще улыбался. — Судьба обеих дам будет в твоих руках.
— Ты мерзавец.
— Ну а как же. Интересная дилемма. Все твои человеческие инстинкты велят тебе не причинять этим девицам зла. Однако любая из них может стать для тебя смертельно опасной — только убив их, ты гарантируешь себе свободу.
— Ты солгал мне про этого пластического хирурга.
— Почему ты так думаешь? — Флойд медленно покачал головой. — Я не лгал, Митч. Это было бы не интересно.
— Не понимаю.
— Я и не надеялся, что ты поймешь. Но это легко объяснить. Подумай о моих вариантах выбора — может быть, сообразишь.
— Продолжай.
Флойд развел руками, изображая снисходительную терпеливость.
— Единственное непростительное преступление — это убийство. Я ничего не имею против убийства людей в принципе, но признаю чисто логически, что, совершив убийство, теряешь все шансы на прощение. Не понимаешь? Скажу иначе. Преступления против собственности простительны, особенно если речь идет об очень богатых людях. Преступление против личности, если личность не терпит реального ущерба, тоже простительно. Например, похищение, если жертву потом отпускают невредимой. Иными словами, если мы возьмем выкуп и убежим, оставив девушку живой и свободной, мы всего лишь лишим богатого человека некоторой суммы денег, исчезновения которой он и не почувствует. Терри не ранена. Никто не ранен, только кое-кому растрепали перья. Полиция и ФБР будут искать нас, надеясь вернуть выкуп, но если не возьмут наш след сразу же, если мы сможем ускользать от них разумный период времени, то накал ослабеет, растрепанные перья улягутся, и все будет постепенно забыто. — Он помолчал, хмурясь. — А убийство — совсем другое дело. Если было убийство, закон не даст накалу ослабеть. Перья останутся растрепанными. Понятно?
— Конечно. Но я не понимаю, какое это имеет отношение к…
— Я продолжу. Так вот, утром я возьму выкуп и привезу его сюда для раздела. Я это сделаю, потому что мой брат остается у вас, можно сказать, заложником. О своих личных планах я тебе говорил. Я собираюсь взять свою часть выкупа и одну из машин и уехать один. А вы сами о себе позаботитесь. Вооружен будешь только ты. С помощью оружия посадишь Терри в спортивную машину и уедешь, оставив этих троих здесь пешими, без машины. У тебя будет достаточно времени, чтобы оставить Терри в безопасном месте, а самому скрыться за границу. Теперь вернемся к твоему первому вопросу: сказал я или нет тебе правду о фон Рооне?
Флойд неторопливо вытащил бумажник. Достал оттуда затрепанную фотографию. Митч поднес ее ближе к лампе, наклонился, чтобы разглядеть. Фотография изображала участок улицы: несколько одноэтажных саманных домиков, прилепившихся на краю изрытой выбоинами дороги без тротуара. В центре фотографии было здание с бледным оштукатуренным фасадом и деревянной вывеской над дверью: «Аптека. Г. фон Роон».
— Оставь себе, если хочешь, — сказал Флойд. — Город называется Каборка.
Митч недоверчиво поднял на него глаза.
— Откуда я знаю, что ты не придумал эту байку, глядя на фотографию, которая оказалась у тебя случайно? Может быть, фон Роон и существует, но чем ты можешь доказать, что он пластический хирург?
Флойд опять раскрыл свой бумажник и вынул газетную вырезку. Она была желтая и уже надорванная по сгибам. Митч быстро прочитал ее. В статье трехлетней давности, опубликованной в «Нью-Йорк таймс», говорилось о теперешнем местопребывании нацистских преступников, отбывших сроки заключения после Нюрнбергского процесса. Один параграф был обведен шариковой ручкой: «Герхард фон Роон, 71 год, был прежде хирургом в Форберсбергском госпитальном комплексе, где под его скальпелем умерло множество заключенных. Есть сведения, что фон Роон, пластический хирург, помог изменить внешность двум десяткам крупных нацистских преступников, скрывающихся от правосудия. Однако власти в Мексике, где он сейчас содержит аптеку в маленьком городке, не смогли подтвердить эти обвинения. Давая недавно интервью, фон Роон весело рассмеялся, как человек, которому нечего скрывать. Он сказал: «У тех, кто подозревает меня, — паранойя. Я всего лишь фармацевт, смотрите сами». Он живет скромно, похоже, что жители Каборки его любят, и он охотно говорит о чем угодно, кроме своего нацистского прошлого. «Я свой срок отбыл», — подчеркивает он».
Флойд тихо проговорил:
— Дело в том, старина, что я был вынужден сказать тебе правду. Иначе, если бы ты думал, что у тебя нет выхода, ты вполне мог сдаться полиции. Но я даю тебе выход. Сто тысяч долларов, не облагаемые налогом, и новое лицо.