Когда мы убрали старые синие тарелки и кошка справилась со своей порцией пикши и как раз когда мы расставляли по местам кухонные стулья, миссис Тодд объявила, что ей пора идти на пастбище за целебными травами.
— Вы можете побыть здесь и отдохнуть, а то пойдемте со мной, — предложила она. — Маме сейчас не мешает вздремнуть, а когда мы вернемся, они с Уильямом вам споют. Она очень любит музыку, — сказала миссис Тодд и повернулась к матери.
Но миссис Блекетт попробовала объяснить, что петь так, как она раньше певала, она уже не может, и кто знает, захочется ли Уильяму. Видно было, что она, добрая душа, очень устала, не то я с удовольствием посидела бы в тихом домике, пока она спит: но я уже не раз приятно проводила время в обществе ее дочери, и лучше было, как видно, пойти с миссис Тодд. И мы пошли.
Миссис Тодд взяла с собой прочную сумку, которую захватила из дому, и от маленького тяжелого предмета, опущенного на дно, сумка висела у нее на руке прямо и изящно. Она скоро запыхалась, и мы присели отдохнуть на удобном большом камне среди кустов лавра.
— Вот, хотела вам показать, это снимок матери, — сказала миссис Тодд. — Она снималась, когда ездила в Портленд вскоре после того, как вышла замуж. А вот это я, — добавила она, раскрыв другой, тоже сильно поношенный, футляр, где оказался портрет веселой девочки, на который она до сих пор была похожа, несмотря на свои шестьдесят с лишком лет. — А вот Уильям с отцом. Я пошла в отца, большая и грузная, а Уильям в родню матери, маленький и худой. Ему бы надо было кем-то стать, все-таки мужчина, и так похож на маму; но, хотя он работал очень упорно и содержал ферму, и к тому же еще рыбу добывал, ему далеко до мамы, не умел видеть то, что есть и как оно есть. Он и судит обо всем здраво, — размышляла вслух сестра Уильяма, никак не решаясь прийти к удовлетворительному заключению о причинах того, что она, видно, считала его неудачей в жизни. — Я думаю, это хорошо, когда рядом с тобой человек так счастлив и принимает жизнь такой, какая выпала ему на долю, — наконец сказала она и стала убирать в сумку дагерротипы; но я остановила ее, мне хотелось еще раз увидеть лицо ее матери — лицо-цветок, прелестная молодая женщина в старомодном платье. Глаза глядели с предвкушением и радостью, далекий взгляд обнимал горизонт; такой взгляд часто видишь в моряцких семьях, он по наследству передается мальчикам и девочкам от мужчин, что проводят жизнь в море и вечно высматривают далекий парус и первый признак земли. В море близко ничего не увидишь, и это отразилось в характере моряка, наделило его мужеством, терпением и той всепокоряющей приветливостью, которая так пленяет в мореходах.
Когда семейные портреты были снова завернуты в большой носовой платок, мы пошли по узкой тропинке и добрались до уединенного места, обращенного к северу, где было больше лугов и меньше кустарника, и достигли кромки невысокой травы над скалистыми утесами, где глубокое море с шумом билось о берег, хотя ветер стих и чуть отступил от берега, а вода казалась совсем спокойной. В траве росла мята, какой не найти было больше нигде в мире. В воздухе был разлит тонкий аромат, и мы собирали ее, ветку за веткой, осторожно переступая, а миссис Тодд сжимала в руках благоухающий букет и предлагала мне понюхать.
— У нас ничего похожего на это нет, — сказала она, — право же, такой мяты нет во всем штате Мэн. Здесь и форма у веток правильная, а все остальное, что я видела, — это просто подделка. Верно ведь, прелесть? — И я отвечала ей вполне искренне.
— Вот, милочка моя, кроме мамы, я никому не показывала, как найти это место, оно для меня вроде как святое. Натан (мой муж) и я, мы очень любили сюда приходить, когда женихались и… — Она запыхалась и заговорила совсем тихо: — Когда он погиб, это случилось совсем близко от берега, он хотел пройти самым коротким проливом, вон там, между островами Скво, оттуда виден мыс, где мы все лето тогда мечтали.
Ни разу до того она не говорила со мной о своем муже, но теперь, когда она привела меня в это место, я почувствовала, что мы с ней близкие друзья.
— У нас это была только мечта, — сказала миссис Тодд, — я это поняла, когда он погиб. Я это знала, — и она зашептала, как на исповеди, — знала еще до того, как он стал ходить в море. Сердце свое я отдала еще до того, как увидела Натана, но он любил меня и сделал счастливой, и умер, так и не узнав того, что ему пришлось бы узнать, если б мы долго прожили вместе. С любовью получается очень странно. Нет, Натан так и не узнал, но мое-то сердце заныло, как только я с ним познакомилась. На свете больше таких женщин, которые хотят, чтобы их любили, чем таких, которые сами любят. Я провела здесь много счастливых часов. Натан мне всегда нравился, а он так и не узнал ничего. Но эта болотная мята всегда напоминает, как я сидела и слушала, а он говорил… и всегда напоминает мне о том, другом человеке.
Она отвернулась от меня и пошла дальше одна. В ее крупной, решительной фигуре было что-то одинокое, покинутое. Очень просто она могла бы быть Антигоной на Фиванской равнине. [98]Не часто доводится в шумном мире набрести на место, где случилось большое горе в большой тишине. Этой деревенской жительницей владело абсолютное, древнее горе. В ней как будто воскресла жившая некогда душа, с ее бедами и отрешенностью от повседневной жизни, с ее деревенской простотой, полной ароматов первозданных трав.
Я была не совсем новичком в собирании трав и спустя время, посидев, сколько было надо, чтобы додумать кое-какие новые мысли и перечитать с новым удовольствием кое-какие странички воспоминаний, собрала несколько букетиков, что и было моей целью, и наконец мы снова встретились выше по берегу в простом, повседневном мире, оставленном позади, когда мы спустились во владения болотной мяты. Вместе мы прошли по высокому краю поля и видели сотню парусов в бухте и дальше в море. Полдень давно миновал, и день кончался.
— Да, всех теперь тянет к берегу — мелкие суденышки и омаровые смаки, — сказала моя спутница. — Теперь надо побыть с мамой, попить чаю и собираться в обратный путь.
— Если на закате ветер уляжется, я могу и на веслах пристать вдвоем с Джонни, — сказала я успокоительно, она кивнула и пошла дальше, не спеша и не ускоряя шага, даже когда мы увидели Уильяма: он выглянул из-за угла дома, словно ища нас, махнул нам рукой и исчез.
— Смотрите-ка, Уильям на палубе, я и не знала, что мы еще сегодня увидимся! — воскликнула миссис Тодд. — Сейчас мама поставит чайник, у нее огонь уже разгорелся.
Я тоже заметила, что синий дым загустел, и тут мы обе ускорили шаг, а миссис Тодд стала рыться в сумке, чтобы найти дагерротипы и без задержки убрать их по местам.
ГЛАВА 11
Старые певцы
Уильям сидел на ступеньке, а его старушка мать готовила чай. Она дала мне в руку старинную стеклянную чайницу.
— Уильям, когда накрывал на стол, подумал, что вам будет интересно посмотреть. Это мой отец привез моей матери с острова Тобаго, а вот и пара прекрасных кружек, которые попали к нам вместе с нею. — Она открыла стеклянную дверцу шкафчика возле камина. — Это я называю моей лучшей посудой, — сказала она. — Вы бы рассмеялись, если б увидали, как мы наслаждаемся ею зимой, в воскресные вечера. Живем не как всегда, а устраиваем настоящий чай с гостями, и я всегда стряпаю сюрпризом что-нибудь вкусное и достаю какие-нибудь свои консервы, и мы говорим о том о сем и время проводим замечательно.
Миссис Тодд снисходительно улыбнулась и взглядом спросила меня, что я думаю о таком ребячестве.
— Хотела бы я побывать здесь как-нибудь в воскресенье вечером, — сказала я.
— Мы тут с Уильямом говорили о вас и думали, какой хороший нынче получился день, — сказала миссис Блекетт ласково и посмотрела на Уильяма, а он храбро поднял голову и кивнул. Я начала понимать, что друг перед другом он и его сестра не в силах лучше выразить свои чувства.
98