— А остров большой? — спросила я. — Как она там зимой управляется?
— Акров тридцать, наверно, вместе со скалами, — отвечала миссис Тодд, очень серьезно вступая в этот разговор. — В бурю там нигде не укрыться от соленых брызг. Да, безвылазно жить там — радости мало. Но каждый остров чем-нибудь да приметен, у этого на южной стороне есть укромный заливчик, где водятся отменные устрицы, и большие кучи мусора защищают от ветра маленький домик, который построил ее отец, когда еще был совсем молодым. Говорят, что раньше там стоял другой дом, бревенчатый, и под ним был естественный погреб в скалах. Отец ее жил там по нескольку дней, и держал на якоре маленькую шлюпку и складывал в нее устриц, а когда она наполнялась — отвозил устриц в Портленд. Говорят, торговцы всегда хорошо платили ему, до того отменны были устрицы. Джоанна приезжала и подолгу гостила у него. Они всегда были друзьями, и она хорошо знала, какая там жизнь. Плавника там, надо думать, прибивало достаточно, а вся северная часть острова заросла хилым ельником, так что топлива у нее всегда хватало. Она очень любила работать в огороде, и в то первое лето взрыхлила там маленькое поле и сняла неплохой урожай картошки. Рыбу ловить она, конечно, умела, ну и моллюски всякие, и омары. В безлюдном месте у моря всегда можно хорошо прожить, а подальше от берега с голоду умрешь, если, конечно, ягоды не поспели. Ягод у Джоанны там было много, во всяком случае ежевика была, и росли кое-какие полезные травы. Раз я как-то побывала там, еще до того, как она туда сбежала, и помню отлично, что полыни там видимо-невидимо, а это неспроста: видно, какие-то люди еще до Тоддов там селились. Ведь полынь хорошо на обжитых местах растет, и думаю, что и там кусты полыни были вроде как надгробия. И котовник тоже любит обжитые места.
— Но мне что интересно узнать, — перебила ее миссис Фосдик. — Скажи-ка, Олмайра, где добывала она дрожжи — тесто ставить, из чего мастерила одежду, когда старая сносится, или там сумки разные, какие всякой женщине нужны?
— А как же без гостей? — подхватила миссис Тодд. — Джоанна была из тех, кто любит друзей. Долгие зимние вечера там, наверное, были так тоскливы!
— У нее были куры, — напомнила миссис Фосдик, мысленно обозрев эту печальную ситуацию. — Овец она не захотела держать после того первого сезона. Когда июньская трава сходила, пасти их было негде, и когда она в этом убедилась, то просто видеть не могла, как они страдают. А куры там прижились хорошо. Я помню, как-то весной проплывала на лодке, и там перед домом у нее стояли клетки на солнышке.
— Сколько времени прошло до того, как вы поехали туда со священником? Вы ведь были первые, кто ступил на тот берег повидать Джоанну.
Я в это время размышляла о прежних временах, когда допускалась такая степень личной свободы и такое добровольное отшельничество. Сердечное разочарование заставило бедную Джоанну Тодд поступить совершенно в духе средневековья. Женщины сдвинули свои стулья и говорили без умолку, словно забыв, что их слушают.
— Бедная Джоанна! — повторила миссис Тодд и печально покачала головой — есть, мол, такие вещи, о которых и говорить невозможно.
— Я назвала ее дурой, — объявила миссис Фосдик решительно, — но я жалела ее тогда, а теперь жалею еще больше. Другой священник, из тех, что проповедовал бы забвение себя и как идти к людям, чтобы излечиться от собственных бед, мог бы ей очень помочь, но пастор Диммик был не таков; человек доброжелательный, но не красноречивый. В то горькое время Джоанна, вероятно, не знала, чем себе помочь, и все, что она надумала, — это сбежать и спрятаться.
— Мама говорила, что не понимает, как Джоанна могла жить, когда не о ком заботиться, и надо самой себе готовить, и себя, беднягу, ублажать изо дня в день, — сказала миссис Тодд удрученно.
— У нее были куры, — мягко повторила миссис Фосдик. — Не иначе как вскоре они заменили ей людей. Нет, я никогда не осуждала Джоанну, как некоторые. Она очень глубоко чувствовала и просто не могла вынести такое горе. Теперь-то я это все понимаю, не то что в молодости.
— В прошлом для таких людей были уединенные монастыри, — сказала миссис Тодд, как будто, повздорив из-за Джоанны, они достигли теперь счастливой гармонии. Говорила она с какой-то новой открытостью и свободой. — О да, я была только рада, когда его преподобие Диммик предложил мне сопровождать его. Он пробыл у нас еще не очень долго, когда Джоанна покинула дом и друзей. Это было как-то летом, после ее отъезда, а я только той весной вышла замуж. Пастор решил, что следует навестить ее. Она была его прихожанкой и могла пожелать, чтобы он поговорил с ней о ее душе. Я была отнюдь в этом не уверена, но Джоанна всегда мне нравилась; а когда я вышла замуж, мы породнились. Мы с Натаном сговаривались поехать к ней в гости, но ему случай выйти в море представился раньше, чем он ожидал. Он всегда очень хорошо о ней отзывался и, когда в последний раз приезжал домой, ничего не зная о ее переменах, привез ей прекрасную коралловую булавку из какого-то порта на Средиземном море, куда они заходили. И я тогда завернула коробочку в красивую бумагу и положила в карман, и нарвала ей букет мелиссы. И мы отправились.
Миссис Фосдик рассмеялась.
— Помню я, — сказала она, — как вы измучились за эту поездку.
— Ну да, — продолжала миссис Тодд самым светским тоном. — Я нарвала ей мелиссы, и мы отправились. Да, Сьюзен, я за этого священника чуть жизнью не поплатилась. Он пожелал закрепить шкот, хотя я его отговаривала. Он сказал, что веревка жесткая и режет ему руку. Ветер был свежий, а он все говорил так высокопарно, и мне было интересно. И вдруг налетел шквал, и тут он встал во весь рост и стал кричать «Спасите!», прямо там, в открытом море. Я его быстренько пихнула на дно лодки, а сама схватила шкот и отвязала. Человечек он был тщедушный, и как только шквал утих, я помогла ему подняться и очень вежливо попросила прощения, но он держался словно его обидели.
— Право же, нельзя посылать таких сухопутных людей на работу в приходы, где они рискуют оказаться на воде, — гнула свое миссис Фосдик. — Подумайте, сколько семей было в нашем приходе и сколько у них было парусников во времена мистера Диммика. В погожее воскресное утро весь залив ими пестрел. А в лодках его прихожане, которым он непременно должен был понадобиться рано или поздно. Вот доктор бы ни за что не встал в лодке и не заорал, если бы его качнуло.
— У старого доктора Беннета был прекрасный парусник, правда? — подхватила миссис Тодд. — А как смело он с ним управлялся в любую погоду! Мать всегда говорила, что в беспокойные времена этот высокий белый парус казался крылом ангела, который появлялся над морем, чтобы утешить тех, кто страждет. Да, разные бывают дарования. У мистера Диммика был свой талант.
— Это он просто пыль в глаза пускал, — фыркнула миссис Фосдик. — Важничал он очень, но я не могла запомнить ни слова из того, что он говорил. Да продолжайте, пожалуйста, миссис Тодд, я много чего позабыла из той истории, как вы поехали навестить бедную Джоанну.
— Я почувствовала, что она нас видит и узнала еще издали, да, я как будто внутри себя это почувствовала, — сказала наша приятельница, откладывая в сторону вязание. — Я не встала и, ни слова не говоря, ввела лодку в пролив, там был такой коротенький пролив, которого мистер Диммик не знал, в этом я была уверена, и было время отлива. Она не вышла нас встретить, и я подумала, когда подгребала к берегу и предложила мистеру Диммику выйти, что хорошо у нас получилось — благополучно высадились. Из трубы в доме Джоанны шел дымок, и очень это выглядело уютно и мило; лозы дикого винограда подвязаны, и перед окном клумба, портулак и прочее. Помнится, она как-то разбила там садик, когда еще у отца гостила, и кое-что, наверно, тогда посеялось. Я подумала, что она ушла на другой конец острова. Возле дома все было аккуратно прибрано, и погода чудесная, июль месяц. Мы вместе шли от моря, очень степенно, и я нащупывала в кармане булавку бедного Натана — не потерялась ли. И вдруг в двери появилась Джоанна и стала там, не говоря ни слова.