Свет над королём гаснет. Остаётся только луч прожектора, освещающий левый угол авансцены.
Фрэди. Марита. Эта светлая душа промышляла на кайе де-ла-Луна, возле железнодорожного вокзала. Знаком? Ночная смена. Тридцать песо. Девушка крайне религиозная, как бы то ни было, но её бросало в дрожь от паровозных гудков, и это сделало её весьма популярной. Иногда, по субботам, казалось: все поезда мира приветствуют её. А ещё говорят, что религия в упадке. Мы с папой не были такими уж набожными, но наша квартира находилась вблизи от вокзала, и от порта, на авенида дель — Пуэрто, и вполне естественно, что нас тянуло поглазеть на поезда. Не вместе, нет! Но на один и тот же поезд. Полночный. Тридцать песо. Только отец об этом, о нашем партнёрстве, ничего не знал. Не знал, что он не так уж и одинок. Даже в самых радужных снах представить себе не мог. Я? Нет, я не был без ума от Мариты, никогда. Она всегда была такая бледная, вся в синяках. Но только с Маритой, иногда, я ощущал себя его сыном.
Голос капитана. Десграсьядо, пувре десграсьядо!..
Фрэди (поднимает голову). В чём дело, капитан? Тебе не по вкусу наши отношения? Или ты думаешь, что не так уж удобно всей семьёй в одном вагоне? Не волнуйся, до тех пор, пока не воцарилась над нами американская принцесса, наши пути не пересекались. Отец ездил дважды в неделю, по вторникам и субботам. Регулярно. Как по абонементу. Я же в остальные дни, когда водились деньги. Марита, капитан, была ужасно педантичной, вылитый кондуктор! Иногда мне даже приходилось закладывать корону, втайне от папы.
Голос капитана. Ну ты и дрянь, амиго!..
Фрэди. Не нравлюсь я тебе, капитан, а?
Голос капитана (шёпотом). Господь забыл тебя.
Фрэди. По тебе же он скучает! Ты в этом уверен?.. Может быть, может быть. Словом, как гласит легенда, 19 мая приехал Крупник, Жан-Поль Крупник, гений кинематографа, снимать фильм о жизни отца. Отец воспринял эту новость со смешанными чувствами.
Звучат пароходные гудки.
Квартира семейства Гогеншваденов, что на авенида дель-Пуэрто, залита светом. С правой стороны обозначен выход на балкон. Королевский трон установлен в центре сцены. Справа от него магнитофон. Король, в домашней одежде и комнатных тапочках, врывается на сцену, потрясая кипой бумаг.
Король. Фильм о моей жизни! К чёртовой матери, фильм о моей жизни!.. И ты, плоть от плоти моей, требуешь, чтобы я это подписал? Да этот контракт даёт Кропоткину, или Кропочникову. Ну и имя! Даёт ему полное право засушить меня, короля, в рулонах целлулоида, выпечь из меня эдакий пудинг — рояль в усладу домохозяйкам! Ты щедр, да. Смел!.. Могу ли я, в конце концов, узнать, кто он такой, этот уникальный Кропкин, взваливший на свои плечи историческую миссию: уподобить мою жизнь, мою империю дому для инвалидов, чтоб любой мог нагадить в нём по сходной цене?! (Кричит.) Нечего превращать меня в музей!
Входит Фрэди, неся в руке цилиндр.
Фрэди. Ну как?
Король. Цилиндр!..
Фрэди. Авенида Бульвар!
Король. Немыслимо!..
Фрэди. Перчатки доставят с минуты на минуту.
Король. Перчатки! Ещё на прошлой неделе городской налоговый инспектор грозился наложить арест на трон, а теперь, перчатки, цилиндр, икра, спаржа.
Фрэди. Ты ведь обожаешь спаржу!..
Король. Я терпеть не могу переворотов!!!
Фрэди. Тебя пока ещё никто не убивает.
Король. Значит, по — твоему, этот контракт гарантирует мне бессмертие?
Фрэди. Смерть, бессмертие. Папа, Жан-Поль всего лишь кинорежиссёр. Когда он говорит: «Да будет свет», выходит фильм. Вот и всё. Он снимает фильм о твоей жизни потому, что попросту помешан на царственных особах. Представь себе.
Король. Помешан на царственных особах!.. Пусть лучше марки собирает!..
Фрэди. Поздно. Он уже снял три фильма. Все о королях. Участь всех трёх была плачевна, пар — экселанс, но они явили собой новую эпоху.
Король. Представляю себе эту эпоху.
Фрэди. Он снял музыкальную комедию о Наполеоне.