(Он закрывает книгу и о чём-то задумывается.) О Браунинг, Браунинг.
Свет над ним медленно гаснет.
Луч прожектора освещает Фрэди, который вновь сидит в правом углу сцены.
Фрэди (обращаясь к капитану). На вечеринке у Крупника собралось всё наше семейство. По фильму, разумеется. Да какое семейство! Целая дюжина комедиантов должна была представлять стражу, глашатаев, солдат и крестьянских девушек из провинции Пэк. Три студента философского факультета Сорбонны вызвались играть вождей освободительного движения Богомании. Пёстрый фанерный конь выглядел весьма геройски. Ну и конечно же папины красавицы, все до единой: Берта, Марта, Сэнди. Прямиком из Парижа, из ночного клуба «Сексодром». Только Лизеттой была турчанка. Случается и такое!.. И все, без исключения, щёлкали орехи. Какой-то факир — индус написал толстенную книгу о пользе орехов. С тех пор в кинокругах к ним и пристрастились. И я тоже. Факир оказался прав! Орехи это прекрасно. Стоит только привыкнуть. Словом, за орехами я и узнал свою семью. Не вымышленную, нет! Настоящую. Подлинный дом Гогеншваденов. Без кисеи сиреневых кустов. Потому что Крупник, капитан, вовсе не собирался снимать ни заросли сирени, ни петуньи, ни ту безмятежную весну. Сюжет фильма развивался динамично. В первых же кадрах отец, то есть я, прибывает в Венецию и дерётся на дуэли с неким армянином аптекарем из-за опереточной примадонны по прозвищу Бат-Шова. Неудержим папа, в картине-то! И имя ему подсократили Бони! Коротко и со вкусом. Я сразу почувствовал, что сценарий отца обескуражит. Особенно та сцена, в которой он, задержавшись в Венеции, опаздывает на открытие зимней сессии парламента. В конце концов он там появляется, навеселе, и заставляет премьер — министра петь с ним дуэты из оперетт. Я уверен, Крупник, определённо, на что-то намекал, только навряд-ли отец был способен его понять. Он, вообще, никогда и не слыл меломаном. Случайно слышал где-нибудь две — три оперы. Это был весёлый сценарий, капитан, с фейерверками. Не слыхал?! Ну те, что вспыхивают в небе и сгорают за мгновения, а потом долго стоят перед глазами? Королева моя мать, то есть, супруга.
(Пауза. Фрэди глядит в сторону капитана. Рот его растягивается в улыбке.) Крупник её воскресил. Родив меня она уже не умирает, напротив, на протяжении всего фильма мечется по крыше, нагая, и потрясает столицу пророческими воплями. Под звуки венского вальса. Или чего-нибудь в этом роде. Крупник, безусловно, на что-то намекал. Меня так и подмывало узнать на что. Я взял сценарий, запасся орехами и направился в кафе «Вена». Читать я закончил только под утро, и тогда зазвонил телефон. Да, это был Крупник. (Звучит музыка. Опускается вывеска: «Кафе 'Вена'». Под ней стол и стул, на столе сценарий. Фрэди пятится к столу и усаживается на него, держа в руках телефонную трубку.) Да, Жан-Поль. Это я. (Опускает трубку и обращается к капитану.) По его голосу я понял, что он окончательно «посеял» свои туфли. (В трубку.) Вылезай из-под стола, Жан-Поль, расслабься. Нет, не называй меня 'Ваше Высочество', светает уже. Что? Что ты там плетёшь?.. Нет, я не говорю по — русски. Ни слова. Да, ты прав, и не пытался, верно, из-за политической ситуации. (Вслушивается, пытаясь что-то разобрать.) Я знаю, что Шекспир был родом из России, это не новость. Не надо лирики, Жан-Поль. Скажи мне, наконец, что тебе от меня нужно. Хорошо, я буду звать тебя Ваня. Нет, Ваня, не стоит сейчас петь. У тебя не выйдет по телефону, да и птицы уже щебечут. Птицы это те, что летают, да. Ванюша. Что? (Озирается по сторонам.) Нет, здесь никого нет, никого и не может здесь быть, кроме меня. Выражайся яснее, Ван. (Он запинается и слезает со стола.) Нарушить контракт?.. Сбежать?.. Знаешь что, Жан-Поль, прими-ка ты две таблетки аспирина и забирайся в постель. (Прислушивается.) Жан-Поль, у меня есть контракт, кстати, тобою же и подписанный. Прекрати бубнить, тебе говорят, я подписал контракт, ты меня слышишь? Контракт. Подписал. И никуда я не сбегу, Жан-Поль. Я ещё пришпорю того коня, фанерный он или другой какой. (Чувствуется, что он начинает терять самообладание.) Говори яснее! Почему я должен сбежать? От кого сбежать? Что ты там бормочешь, Крупник! (Отвечает не дослушав.) Прекрати петь, чёрт бы тебя побрал, немедленно прекрати! Нет, я с ней не знаком. Плевал я на Персефону. Никаких контрактов я с ней не подписывал, я. (Запинается и опускает трубку.) О, нет. Только не это. (Говорит в трубку.) Перестань реветь, Жан-Поль. Ваня. Ванюша. Ванюшка. Нет, ты не мерзавец. И не дрянь. И не сукин сын. Я знаю, как ты одинок. Больно, больно, конечно, больно. Сплошное надувательство. Ладно, по последней. Твоё здоровье. Здоровье короля. Да, мы создадим фильм, мы создадим короля, буэнос — ночес. Нет, Иван, сейчас не время играть Ромео, поверь мне. (Вслушивается.) Это смахивает скорее на Джульетту. По — русски это звучит иначе безусловно, совершенно по — другому вне всякого сомнения, ага, наоборот. Жан-Поль! (Вслушивается.) Жан-Поль! (Вслушивается.) Ванюша! (Вслушивается. Нет ответа. Кладёт трубку.) Мерзавец. (Просебя.) Персефона. (Обращается к капитану.) Знаешь, капитан, кто такая Персефона? Вот — вот. Я тоже. Не получил я должного образования. Она была богиней, всего — на — всего. Древнегреческая пресса провозгласила её богиней преисподней. Понимаешь, капитан, у Крупника в сценарии, во второй его части, король должен состариться. И тогда всё выглядит предельно просто: я прекращаю играть собственного отца, становлюсь его сыном и всаживаю в него пять пуль. По фильму! Крупник, определённо, на что-то намекал.