– Нет, – проговорила она. И, обернувшись к своим сподвижницам, объявила: – Сестры, созовите остальных, дабы мы все вместе помолились пред Господом Богом нашим в присутствии его посланника, нашего Мессии Теодора.
Женщины вышли из фургона. Негация стояла лицом к лицу с тремя гостями – лицо это, к слову сказать, было широкое, невыразительное – и блаженно улыбалась.
– А где здесь телефон? – не отступался Тед.
– В городе, – отозвалась Негация. И развернулась к Эйвери: – Вы – ангел?
– Нет, мэм. Я ученый.
Она вгляделась в безротое лицо Иисуса-19.
– А ты – ангел, я знаю. Я по глазам вижу.
Тед в свою очередь встретился глазами с Девятнадцатым и прочел в них только страх и ничего больше. То были глаза ведомого на заклание агнца – ласковые и глупые. Тед попытался отойти от Негации, на свободе перевести дух, однако натолкнулся на плиту, так что распахнулись дверцы буфета и на пол посыпались горшки и кастрюли. Тед нагнулся собрать посуду – и обнаружил, что пол грязный, покрыт слоем жира, следами от обуви и ошметками волос.
– Пустяки, не надо, – сказала Негация. – Ступай со мной. Пойдем, чтобы я могла явить тебя своим братьям и сестрам из Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим».[xlvii]
– А сколько вас всего? – полюбопытствовал Эйвери.
– Здесь – двадцать семь, – отвечала Негация. – Но кто знает, сколько родственных душ ждет нас за размытой внешней границей нашего собственного лагеря. – Низкий грудной голос Негации Фрашкарт обрел новые интонации – сделался медоточивым и сладкозвучным, словно она уже приступила к священному действу.
Девятилетняя толстушка Негация Фрашкарт для своего возраста была чуть высоковата, зато в обхвате сошла бы за трех своих сверстниц. Из всех фильмов ее отец предпочитал первую часть «Элмера Гантри».[xlviii] Сам он был мужчина тучный и так про себя и говорил – «тучный мужчина», хотя вместо «ч» произносил «ш». Волосы у него были седые, глаза – темно-карие, глубоко посаженные. Он считал себя хиромантом.
– Ох, не доверяю я этому новому министру, – приговаривал ее отец, сидя на стуле с прямой спинкой в своем кабинете. За его спиной горел торшер с украшенным кисточками абажуром.
– А почему, папа? – спрашивала Негация.
– Левая рука у него совершенно безликая. Ты разве не видела?
Девочка качала головой.
– Там линий почти что и нет, ничего прочесть невозможно. Ни тебе ligne de vie, ни тебе ligne mensale.[xlix] Он – не читаем.
– Папа, а какая была левая рука у Иисуса? – любопытствовала Негация.
– Я думаю, у Иисуса было две левых руки, – рассуждал ее отец. – Разумеется, при этом линия жизни оказывалась совсем короткая, а линия судьбы, конечно же, резко обрывалась. Его сатурнианская линия для меня загадка, зато, я практически уверен, линия здоровья проявлялась очень четко.
– Папа, а чего люди в церкви говорят, что ты никакой не христианин. Говорят, ты язычник.
Отец посадил Негацию на колени и на мгновение поморщился от этакой тяжести.
– Да потому, что мелкие людишки всегда боятся науки. Есть граница между религией и суеверием. Истинная религия принимает в себя все, в том числе и науку.
– А Дорис Уиллз говорит, ты колдун.
– Очень может быть, что она и права, да только не совсем в том смысле, как ей самой кажется. – Отец завладел ладонями ребенка и принялся изучать их линии. – У тебя чудесные руки – такие четкие, такие выразительные. Господь коснулся тебя, моя Негация. – Он запустил пальцы под подол девочкиной юбки и почесал ее пухлое бедро. – Вот, например, смотри. – Он коснулся внутренней стороны ее запястья. – Вот эти браслетные линии – их еще называют зазат и расцет, – они говорят мне о том, что ты проживешь жизнь не только долгую и счастливую, но еще и угодную Господу, и что тебе, возможно, суждено встретить Его Сына, когда он к нам вернется. – Его пальцы раздвинули складочки жира, туго прильнувшие к ее детской вагине. – Закрой глаза, дитя, и представь себе, будто встречаешь Христа. Христа с двумя левыми руками. Господь любит тебя. Господь любит тебя, моя малышка Негация.
Весь остров подняли по тревоге. Перри Стрит числился пропавшим вот уже более трех часов. Водный патруль и лодки шерифа прочесывали океан, в лос-анджелесский окружной офис шерифа, где ждала Глория, то и дело поступали радиосигналы – неутешительные. Глория страшилась худшего; помощница шерифа делала все, чтобы ее успокоить. В противоположном конце кабинета Ханна изучала топографическую карту острова. Эмили словно сбросила четыре года и укрылась под маминым крылом.