Тед поднялся и шагнул на кафедру, еще хранящую тепло ее тела.
– Есть ли тут где-нибудь поблизости телефон? – спросил он.
Ветер врывался в открытые окна «форда»: Салли мчался на восток, углубляясь все дальше в Аризону. Он устал, смертельно устал; подумав об этом – о том, как мертельно он устал, – Салли рассмеялся. Что ж, пожалуй, он заслужил разрядку; более того, весьма в ней нуждался. А еще он нуждался в сне; очень скоро ему придется-таки затормозить и закрыть глаза – но прямо сейчас у него еще хватало пороху вести машину. Один раз Салли остановился подзаправиться – и заодно оставил сообщение на автоответчике Глории Стрит: дескать, дела идут на лад.
Глория стояла рядом с Ричардом: он провел лодку мимо длинного зеленого дощатого помоста – и дальше, за волнолом. Дело было к полудню. Они миновали огромную чайку, балансирующую на буйке; чайка была такая белая, а вода была такая синяя, что от этакой красоты Глория снова расплакалась.
Ричард наклонился к ней, положил руку ей на плечо.
– Мы найдем его.
Свернули направо, к выходу из гавани, и оттуда на юг. Ричард помахал одной из шерифовых лодок, что вроде бы держала курс в открытое море. Глория проводила глазами лодку, направляющуюся к пока еще невидимой большой земле, гадая, уж не попытался ли Перри вернуться домой и подождать отца там.
– Ты ведь не думаешь, что он мог податься туда, правда? – Ветер трепал ее волосы и сглаживал черты лица.
Ричард протянул Глории желтый бинокль и сказал:
– Смотри в него. Не пытайся ничего увидеть – просто смотри.
Рокот мотора отчасти успокаивал. Глория глядела в бинокль, однако видела только синеву.
И вновь просьба Мессии о телефоне была проигнорирована. Тед вернулся на прежнее место, в то время как братья и сестры радостно загомонили, взывая к Господу, и под конец затянули: «Майкл, к берегу греби». Тед ерзал на табуретке: сострадание его быстро иссякало, он чувствовал, что закипает. Наконец он решил, что воспользуется своей яростью себе же на благо. Он встал и воздел руки, обрывая пение.
– Чего вы хотите от Господа? – спросил он.
Никакого ответа не последовало; подобающее случаю смущенное молчание – и только.
– Хотите ли вы, чтобы Господь поразил замертво грешников среди вас? Хотите ли вы, чтобы Господь обратил всех в вашу веру? Хотите ли вы, чтобы Господь взял вас на небеса, куда вы так стремитесь, а инакомыслящих оставил гореть в аду?
Тед порадовался бы любому движению, любому отклику, но эти люди просто сидели, равнодушно, бесстрастно, ни на что не реагируя – одна коллективная светловолосая голова с пустым взглядом, не вполне сфокусированным на объекте их любви и страха.
– Мне нужен телефон!
Из всеобщего лица, разрушая образ, шагнула Негация Фрашкарт и положила руку на плечо Теда.
– Благодарю тебя, Господи, за то, что поговорил с нами и показал нам, что мы – всего лишь грешники в ожидании спасения.
Окончательно пав духом, Тед обернулся к Эйвери: от сдерживаемого смеха тот сделался совсем багровым. Когда же братья и сестры Небесного Ордена Пиромантического культа «Руах Элоим» вновь хором затянули песню про Майкла, ученый не выдержал и расхохотался в голос. Адепты, стоящие рядом и вокруг него, сочли этот смех всплеском Святого Духа и захотели приобщиться к нему: они тянули к Эйвери руки, так, словно небесная гостия передавалась через прикосновение. Эйвери заржал еще громче. Песнопение потонуло в неудержимом хохоте, что в устах двух-трех превратился в плач. Очень скоро рыдали все. Эйвери окончательно выдохся. Иисус -19 оглядывался вокруг, глаза его были мягкими и влажными: в них читалось участие или даже сострадание.
Тед потянул за собою Эйвери и попытался выбраться из лагеря, но в каждой точке по периметру их встречали двое-трое братьев или сестер – и преграждали им путь. Наконец оба вернулись в автофургон.
– Девятнадцатый остался снаружи. Это ничего? – спросил Тед.
– Да что он выболтает? – пожал плечами Эйвери.
– Кстати, а как он ест?
Вопрос застал Эйвери врасплох.
– По правде сказать, он вообще не ест – теперь, когда ты об этом упомянул, я и сам это понял. Он не ест. Как же это я лопухнулся? Он не ест – но он жив. Собственно, если не считать недостающего рта, он – лучший Христос из всех, что я сделал. Ты ведь не думаешь…