– Вы меня не бойтесь, – проговорил Тед. – Я ухожу.
Тем же вечером, после того, как Глория уложила Эмили спать, Тед вошел в кухню и сказал:
– Позвони своему другу.
Глория вопросительно изогнула брови.
– Ну этому, который был в больнице. Позвони ему.
– О чем ты?
Тед откашлялся.
– Что ты такое говоришь? – Глория, постепенно распаляясь, заняла оборонительную позицию. – На что ты намекаешь?
– Да ни на что я не намекаю. – Тед сел за стол и попросил жену составить ему компанию. Она послушалась. Он наклонился и коснулся ее руки. – Глория, я мертв.
Глория нахмурилась.
– Я понимаю, это звучит бессмыслицей.
Глория отстранилась, прижала руки к груди, встала, вышла из комнаты. Спустя несколько минут по лестнице поднялся и Тед – но в спальню входить не стал. Вместо того он заглянул в комнату Эмили и присел в изножье ее кровати. Он не собирался будить дочь, пугать ее; он просто хотел посмотреть, как она спит. Спала девочка беспокойно: по лицу то и дело пробегала тень. Боль дочери удручала Теда. Где-то. снаружи, на улице, затявкал щенок. В одном из фургонов захохотали ребята с телевидения. В голове Теда мысли мешались и путались, однако он знал: у него есть что сказать и о чем подумать. Он был – туман.
И снова в доме у Стритов появилась Барби Бекер, и гостиная опять кишмя кишела кольцами и отрезками кабелей, жужжали прожектора и кинокамеры, а за ними маячили пустые, недоуменные лица. Барби Бекер, похоже, за это время успела либо позабыть о своей первой встрече с Тедом, либо осознать всю беспочвенность своих страхов.
Красная лампочка сообщила Теду, что мир смотрит на него. Глория и Эмили наблюдали за происходящим с лестницы, словно чужие. Барби Бекер представила Теда телезрителям, примерно в том же ключе, что и прежде, и Тед завладел камерой – завладел миром: он глядел в объектив, видел там свое отражение и рассуждал сам с собой:
– Я – мертв. Я умер, и я мертв, и я могу вам рассказать о смысле жизни ничуть не больше, чем прежде, когда был жив. Но я знаю все о смысле смерти. Никакого белого света я не видел – манящего там или любого другого. Никакого сладостного чувства облегчения я не испытал, равно как и понимания, и освобождения. Я ничего не почувствовал. К вящему своему удовольствию, могу сообщить, что боли тоже не было. Однако сейчас я – сплошная боль. Для себя, для моей семьи, для вас.
Я никакой не герой. Я просто знал, что там дети, и поступил как должно, поступил правильно. Я не ангел. Нет в мире такого бога, посланником которого я мог бы служить. Я не спаситель и не мессия. Я – наконец-то в этой жизни – просто-напросто порядочный человек.
Я умер, когда мне отрезало голову. Ничего плохого в смерти нет, только когда к тебе пришла смерть, надо оставаться мертвым. По крайней мере это я усвоил. Хотелось бы мне, чтобы у меня не было рта, чтобы мое молчание значило так же много, как слова. Хотелось бы мне, чтобы мои слова вообще не имели смысла. Хотелось бы мне, чтобы вы все почувствовали мою смерть – и перестали бояться.
Тед оглянулся на жену и дочь, молча моля о прощении. А затем потянулся к шее, развязал узелок на швах и принялся извлекать леску, выдергивая каждый стежок по очереди.
Глория вскочила на ноги. Барби Бекер вновь охватил страх. Кинооператоры отпрянули от камер. Тед взялся за голову обеими руками, снял ее, положил к себе на колени, закрыл глаза – и так и остался.
Мертвым.