Выбрать главу
Он кинулся к ней, охваченный предчувствием; он ведь часто спрашивал себя, каким способом известит родителей, если решится тайно уехать от них: он знал, что они по доброй воле никогда его не отпустят, если только сами не предусмотрят все до мелочей. And now here was Esta missing, and here was undoubtedly some such communication as he might have left.А теперь исчезла Эста, и вот записка от нее, -конечно, такая же, какую мог бы оставить и он. He picked it up, eager to read it, but at that moment his mother came into the room and, seeing it in his hand, exclaimed:Клайд нетерпеливо схватил ее, спеша прочитать, но в это мгновение в комнату вошла мать и, увидев у него в руках листок бумаги, воскликнула: "What's that?- Что это? A note?Записка? Is it from her?"От нее? He surrendered it and she unfolded it, reading it quickly.Он протянул ей записку, мать развернула ее и быстро прочла. He noted that her strong broad face, always tanned a reddish brown, blanched as she turned away toward the outer room.Клайд заметил, как широкое строгое лицо матери, всегда красновато-смуглое, побелело, когда она повернулась к дверям.
Her biggish mouth was now set in a firm, straight line.Крупный рот сжался в резкую прямую линию.
Her large, strong hand shook the least bit as it held the small note aloft.Большая сильная рука, державшая на весу маленькую записку, чуть-чуть дрожала.
"Asa!" she called, and then tramping into the next room where he was, his frizzled grayish hair curling distractedly above his round head, she said:- Эйса! - позвала она, входя в соседнюю комнату, где ждал муж; курчавые седеющие волосы на его круглой голове растрепались.
"Read this."
- Прочти это!
Clyde, who had followed, saw him take it a little nervously in his pudgy hands, his lips, always weak and beginning to crinkle at the center with age, now working curiously.Клайд, последовавший за матерью, увидел, как отец нервно схватил записку пухлой рукой, и его старческие, вялые, обмякшие губы странно задвигались.
Any one who had known his life's history would have said it was the expression, slightly emphasized, with which he had received most of the untoward blows of his life in the past.Всякий, кто хорошо знал его, сказал бы, что именно с таким видом Эйса и прежде принимал суровые удары судьбы.
"Tst!- Тц!
Tst!Тц!
Tst!" was the only sound he made at first, a sucking sound of the tongue and palate - most weak and inadequate, it seemed to Clyde.Тц! - только это он сначала и произнес - звук, показавшийся Клайду весьма мало выразительным.
Next there was anotherНовое:
"Tst!"Тц!
Tst!Тц!
Tst!", his head beginning to shake from side to side.Тц!" - и Эйса стал покачивать головой из стороны в сторону.
Then, "Now, what do you suppose could have caused her to do that?" Then he turned and gazed at his wife, who gazed blankly in return.Затем со словами: "Как ты думаешь, почему она это сделала?" - он повернулся и уставился на жену, а та в ответ беспомощно смотрела на него.
Then, walking to and fro, his hands behind him, his short legs taking unconscious and queerly long steps, his head moving again, he gave vent to another ineffectualЗатем он принялся расхаживать взад и вперед по комнате, заложив руки за спину, делая короткими ногами неестественно большие шаги и покачивая головой, и снова издал бессмысленное:
"Tst!"Тц!
Tst!Тц!
Tst!"Тц!"
Always the more impressive, Mrs. Griffiths now showed herself markedly different and more vital in this trying situation, a kind of irritation or dissatisfaction with life itself, along with an obvious physical distress, seeming to pass through her like a visible shadow.Миссис Грифитс всегда сильнее чувствовала, живее на все отзывалась, чем ее муж, - и теперь, в этом тяжелом испытании, она вела себя иначе, естественнее. Какое-то возмущение, недовольство судьбой вместе с видимым физическим страданием, казалось, тенью прошло по ее лицу.
Once her husband had gotten up, she reached out and took the note, then merely glared at it again, her face set in hard yet stricken and disturbing lines.Как только муж встал, она протянула руку и, взяв у него записку, впилась в нее глазами; на лице ее появилось жесткое, но в то же время страдальческое выражение.
Her manner was that of one who is intensely disquieted and dissatisfied, one who fingers savagely at a material knot and yet cannot undo it, one who seeks restraint and freedom from complaint and yet who would complain bitterly, angrily.У нее был вид крайне взволнованного и раздосадованного человека, который силится и не может распутать какой-то узел, старается сохранить самообладание и не жаловаться и все-таки жалуется горько и гневно.
For behind her were all those years of religious work and faith, which somehow, in her poorly integrated conscience, seemed dimly to indicate that she should justly have been spared this.Позади были долгие годы слепой веры и служения религии, и потому ее ограниченному уму представлялось, что она по справедливости должна быть избавлена от такого горя.
Where was her God, her Christ, at this hour when this obvious evil was being done?Где же был ее бог, ее Христос, в час, когда совершалось столь очевидное зло?
Why had He not acted for her?