Немного спустя Клайд вышел в гостиную, и мать, как обычно в таких случаях, повела его к одной из скамей в помещении миссии, холодном и мрачном в те дни.
— Я не думала, что мне придется говорить с тобой об этом, Клайд, но у меня нет другого выхода. Мне не на кого больше положиться, а ты теперь взрослый мужчина. Только ты должен обещать, что никому ничего не скажешь, — ни Фрэнку, ни Джулии, ни отцу. Я не хочу, чтобы они знали. Эста вернулась в Канзас-Сити, она в очень печальном положении, и я просто не знаю, как с ней быть. У меня так мало денег, а отец мне уже почти не помощник.
Она устало и озабоченно провела рукой по лбу, и Клайд уже знал, что за этим последует.
Сперва он хотел сделать вид, что не знает о возвращении Эсты, раз уж он так долго притворялся. Но теперь, выслушав признание матери и зная, что, если он хочет лгать и дальше, надо притвориться удивленным, он вдруг сказал:
— Да, я знаю.
— Знаешь? — с удивлением переспросила мать.
— Да, знаю, — повторил Клайд. — Я видел, как ты раз утром зашла в дом на Бодри-стрит, я случайно проходил там, — объяснил он довольно спокойно. — А потом я увидел Эсту; она выглянула из окна. И когда ты ушла, я зашел к ней.
— Когда же это было? — спросила миссис Грифитс просто для того, чтобы выиграть время.
— Месяца полтора назад, если не ошибаюсь. Я потом еще раза два к ней заходил. Но Эста не хотела, чтобы я об этом рассказывал.
Миссис Грифитс сокрушенно вздохнула.
— Значит, ты знаешь, в чем ее несчастье? — спросила она.
— Да, — ответил Клайд.
— Что ж, чему быть, того не миновать, — сказала она покорно. — Ты ничего не говорил Фрэнку и Джулии?
— Нет, — успокоил ее Клайд, думая о том, как неудачно окончилась попытка матери скрыть случившееся.
Она, как и отец, совсем не умела лгать. Клайд полагал, что сам он куда хитрее их обоих.
— Ты и не говори им, — строго предупредила мать. — Им, по-моему, не следует знать об этом. И без того плохо, — прибавила она, и рот ее искривила горькая гримаса.
А Клайд слушал ее и думал о себе и о Гортензии.
— Подумать только, — прибавила мать, помолчав, и глаза ее затуманились печалью, — что Эста навлекла на себя и на всех нас такое горе. Разве есть тут наша вина? Разве не дано ей было совсем иное воспитание? «Путь грешника…»
Она покачала головой и крепко стиснула руки, а Клайд смотрел прямо перед собой, думая о тяжелом положении семьи и о том, как все это может отразиться на нем самом.
Мать сидела, угнетенная и смущенная своей странной ролью в этой истории. Да, она лгала, как лгут многие. И вот Клайду известны все ее хитрости и обманы, и она чувствует себя такой фальшивой и глупой. Но разве она не старалась оберечь Клайда от всего этого — и его и остальных? Клайд уже достаточно взрослый, чтобы ее понять. Однако она продолжает объяснять, почему она так поступила, как ужасно все это для нее. И к тому же, поясняет она, эти прискорбные события вынуждают ее теперь обратиться к нему за помощью.
— Эста скоро будет очень больна, — сказала мать отрывисто, с чувством неловкости: она, видимо, не могла или не хотела смотреть в лицо Клайду, но в то же время решила быть по возможности откровенной. — Ей понадобится доктор и кто-нибудь, кто сможет побыть с ней в часы, когда меня не будет. Мне необходимы деньги, по крайней мере, пятьдесят долларов. Ты не достанешь где-нибудь? Попроси у кого-нибудь из твоих новых друзей в долг, на несколько недель. Ты ведь мог бы скоро вернуть этот долг. Пока не расплатишься, можешь ничего не давать мне за комнату.
Она таким неотступным, таким требовательным взглядом смотрела на Клайда, что он был потрясен силой и убедительностью этой просьбы. И, прежде чем он успел усугубить тревожную печаль, омрачавшую ее лицо, она прибавила:
— Те, другие деньги, были тоже для нее, понимаешь, чтобы она могла приехать сюда, после того как ее… ее… — Она колебалась в выборе слова, но потом докончила: — муж оставил ее в Питсбурге. Должно быть, она рассказала тебе об этом?
— Да, рассказала, — медленно и печально ответил Клайд. Конечно, положение Эсты совершенно критическое, раньше он просто не хотел об этом думать. — Но как же быть, мама! — воскликнул он. Его мучила мысль о лежавших в кармане пятидесяти долларах (как раз та сумма, которая нужна матери) и о том, для чего они предназначены. — Не знаю, смогу ли я что-нибудь сделать. На работе я всех еще так мало знаю, мне не у кого просить взаймы. Да они и зарабатывают не больше моего. Я мог бы занять немного, только это не очень удобно.