– Вечеринку-сюрприз?
– Конечно. Только я тебе ничего не говорила, ладно?
– Ни словечка.
– Вот это мой муж, – сказала она, и Тень вдруг сообразил, что улыбается. Он отсидел три года, а она все еще способна заставить его улыбаться.
– Я люблю тебя, милая, – сказал Тень.
– И я тебя, щенок, – откликнулась Лора.
Тень положил трубку.
Когда они поженились, Лора хотела завести щенка, но их домохозяин сказал, что, по договору о найме, животных им держать воспрещается.
«Брось, – сказал тогда Тень. – Я буду твоим щенком. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Сжевал твои тапочки? Наделал лужу на кухне? Лизал тебя в нос? Нюхал твой пах? Готов поспорить, я смогу все, что умеет щенок!» И он подхватил ее на руки, словно она не весила ровным счетом ничего, и принялся лизать ее в нос, а она хохотала и взвизгивала. А потом он унес ее в постель.
В столовой к Тени бочком подобрался Сэм Знахарь, показывая в заискивающей улыбке стариковские зубы. Усевшись рядом с Тенью, он принялся уминать макароны с сыром.
– Надо поговорить, – пробормотал углом рта Сэм Знахарь.
Сэм Знахарь был одним из самых черных людей, каких доводилось встречать Тени. Ему могло быть под шестьдесят. А могло быть и за восемьдесят. Впрочем, Тень видел и тридцатилетних джанки, которые с виду казались старше Сэма Знахаря.
– Мм? – протянул Тень.
– Надвигается буря, – сказал Сэм Знахарь.
– Похоже на то, – отозвался Тень. – Может, снег скоро пойдет.
– Не та буря. Много большая грядет. Лучше тебе пересидеть здесь внутри, дружок, а не на улице, когда придет большая буря.
– Я отсидел, – сказал Тень. – В пятницу меня уже тут не будет.
Сэм Знахарь уставился на Тень.
– Ты откуда? – спросил он.
– Игл-Пойнт. Индиана.
– Врешь, засранец, – сказал Сэм Знахарь. – Я спрашивал, откуда ты родом. Откуда твоя семья?
– Из Чикаго, – ответил Тень. Его мать девочкой жила в Чикаго, там она и умерла полжизни назад.
– Как я и говорил. Большая буря грядет. Ты лучше не высовывайся, мальчик-тень. Это как… как зовут те штуки, на которых стоят континенты?
– Тектонические плиты? – подсказал Тень.
– Вот-вот. Тектонические плиты. Будто они съезжаются, так что Северная Америка наползает на Южную, и тебе совсем не след оказаться меж ними. Сечешь?
– Нисколько.
Карий глаз медленно подмигнул и совсем закрылся.
– Черт! Не говори потом, что я тебя не предупреждал, – сказал Сэм Знахарь и затолкал ложкой в рот дрожащий ком оранжевого плавленого сыра.
– Не буду.
Ночь Тень провел в полудреме: то засыпал, то просыпался снова, прислушивался к ворчанию и храпению нового сокамерника на нижней койке. Через несколько камер дальше по коридору мужик всхлипывал, скулил и завывал, как животное, и время от времени кто-нибудь кричал ему, чтобы он, черт побери, заткнулся. Тень старался не слушать. Он давал омывать себя пустым минутам, таким тягучим и одиноким.
Еще два дня. Сорок восемь часов, которые начались с овсянки и тюремного кофе и охранника по имени Уилсон, который сильнее необходимого стукнул Тень по плечу и бросил:
– Тень? Туда.
В глотке Тени застрял страх, горький, как старый кофе. Надвигается беда.
Гадкий голосок в голове нашептывал ему, будто ему прибавят еще год заключения, бросят в одиночку, отрежут руки, отрубят голову. Он сказал себе, что все это ерунда, но сердце у него ухало так, что, казалось, вот-вот вырвется из груди.
– Не понимаю я тебя, Тень, – сказал Уилсон, пока они шли по коридору.
– Чего вы не понимаете, сэр?
– Тебя. Слишком уж ты, черт побери, тихий. Слишком вежливый. Отсиживаешь, как старик, а тебе сколько? Двадцать пять? Двадцать восемь?
– Тридцать два, сэр.
– Что ты за человек? Латинос? Цыган?
– Не знаю, сэр. Может быть.
– Может, у тебя в роду ниггеры. У тебя есть в роду ниггеры, Тень?
– Возможно, сэр. – Расправив плечи, Тень глядел прямо перед собой, сосредоточиваясь на том, чтобы не дать охраннику себя спровоцировать.
– Да? А вот меня от тебя жуть берет. – У Уилсона были песочного цвета волосы, песочное лицо и песочная улыбка. – Ты скоро от нас уходишь.
– Надеюсь, сэр.
Они прошли через несколько КПП. Всякий раз Уилсон показывал бэдж. Вверх по лестнице – и вот они уже стоят перед дверью кабинета начальника тюрьмы: на двери табличка черными буквами «Дж. Пэттерсон», а возле двери миниатюрный светофор.
Верхний огонек горел красным.
Уилсон нажал кнопку под светофором.
Еще пару минут они стояли в молчании. Тень пытался убедить себя, что все в порядке, мол, утром в пятницу он сядет на самолет в Игл-Пойнт, и все же сам себе не верил.