– Нет. Обойдусь.
– Тогда больше меня не тревожь. Ночь мне предстоит долгая.
– Доброй ночи, – сказал Тень.
– Вот именно, – откликнулся Среда, закрывая за собой дверь.
Тень присел на кровать. Запах сигаретного дыма и консервантов никак не развеивался. Ему было жаль, что он не может оплакивать Лору: траур казался более уместным, чем тревога, которую пробудило ее появление, и – теперь, когда она ушла, он мог себе в этом признаться, – страх, который она в нем вызывала. Настало время для слез. Потушив свет, он растянулся на кровати и стал думать о Лоре, такой, какой она была до того, как он сел в тюрьму. Он вспоминал их семейную жизнь, когда они были молоды и счастливы, глупы и неспособны оторвать рук друг от друга.
Прошло очень много времени с тех пор, как Тень плакал, так много, что он уже позабыл, как это делается. Он не плакал даже тогда, когда умерла его мать.
Но начал плакать теперь. Из груди его вырывались болезненные, прерывистые рыдания, и впервые с тех пор, как он был маленьким мальчиком, Тень заснул в слезах.
813 год н.э.
Они прокладывали курс по звездам. Шли вдоль берега, но когда суша растаяла в воспоминаниях, а ночное небо темнело, затянутое тучами, они полагались на веру и призывали Всеотца, прося привести их к земле.
Тяжкое у них вышло плавание. Их руки цепенели, и холод пробирал до костей. Их била дрожь, какую не мог выжечь даже терпкий мед. Просыпаясь поутру, они видели, что иней тронул их бороды, так что до полудня, когда солнце согревало их, казались белобородыми стариками, поседевшими до времени.
Зубы в деснах расшатались, и глаза в глазницах у всех запали, когда наконец они высадились на зеленую землю на западе.
– Мы далеко, далеко от наших домов и огней очага, – сказали мужи, – вдали от знакомых нам морей и земли, что мы любим. Здесь, на краю мира, наши боги забудут нас.
Их вождь, вскарабкавшись на скалу, насмехался над ними за маловерие.
– Всеотец создал мир, – выкрикнул он. – Своими руками он возвел его из раздробленных костей и плоти Имира, своего деда. Мозг Имира он подбросил в небо, чтобы стал этот мозг тучами, а соленая кровь великана стала морями, что мы пересекли. Если он создал мир, то уж конечно, сотворил и эту землю. И если мы погибнем здесь так, как пристало мужам, разве не будем мы приняты в его чертоги?
И мужи возрадовались и смеялись. С охотой взялись они строить дом из срубленных стволов и грязи за частоколом из заостренных бревен, пусть и были они, насколько им было ведомо, единственными людьми в этой новой земле.
В день, когда завершилось строительство, разразилась буря: в полдень почернело, будто ночью, и небо вспороли росчерки белого пламени, и раскаты грома громыхали так громко, что оглушили мужей, а корабельная кошка, которую привезли они с собой из дома ради удачи, спряталась под вытащенным на берег длинным боевым кораблем. И столь велика была ярость бури, что воины смеялись и хлопали друг друга по спинам, приговаривая:
– Громовник и здесь с нами, в этой дальней стране.
И возносили они благодарность богам, и радовались, и пили, пока не попадали с ног.
В дымном сумраке зала той ночью бард пел им старые песни. Он пел об О́дине Всеотце, принесенном в жертву себе самому и снесшем ее столь же славно, как и все те, кого приносили ему в жертву. Бард пел о девяти днях, которые Всеотец висел на мировом древе, о том, как бок ему пронзили копьем и как капала из раны кровь. Он пел обо всем, что познал Всеотец в своей муке: о девяти именах, и девяти рунах, и дважды девяти заклинаниях. А когда пел о копье, пронзившем бок О́дина, бард вскричал от боли, как в муках вскричал сам Всеотец, и все мужи вздрогнули, воображая себе эту боль.
Скрэлинга они нашли на следующее утро, в день, посвященный Всеотцу. Скрэлинг был невысок ростом, с длинными черными как вороново крыло волосами и кожей цвета темно-красной глины. Он произносил слова, каких не разумел никто, даже бард, который плавал на корабле, прошедшем меж Геркулесовых столбов и понимавший торговое наречие, на котором говорили по всему Средиземноморью. Чужак был одет в перья и шкуры, и в его длинные косы были вплетены мелкие косточки.
Они привели его в свой лагерь и дали ему жареного мяса, чтобы утолить голод, и крепкого напитка, чтобы утолить жажду. Они хохотали безудержно, когда он, спотыкаясь, плясал и пел, запинаясь, когда голова его то падала на плечо, то качалась из стороны в сторону – ведь выпил он не более рога меда. Ему поднесли еще один рог, вскоре он уже свернулся под столом и уснул, подложив под голову локоть.
Тогда они подхватили его, по человеку – за каждую руку, по человеку – за каждую ногу, и четверо превратили его в восьминогого коня. И так понесли во главе процессии к ясеню, высящемуся на холме над заливом, где надели скрэлингу на шею веревку и вздернули качаться среди ветвей – их дань Всеотцу, повелителю виселиц. Тело скрэлинга покачивалось на ветру, его лицо чернело, язык вываливался, глаза вылезали из глазниц, а пенис так налился, что впору повесить на него кожаный шлем, а тем временем воины подбадривали друг друга, кричали и смеялись, гордясь своей жертвой Небесам.
И когда на следующий день два огромных ворона опустились на труп скрэлинга, по одному на каждое плечо, и снизошли до того, чтобы клевать его глаза и щеки, мужи поняли, что их жертва принята.
Зима выдалась долгой, и они голодали, но их воодушевляла мысль о том, что по весне они пошлют корабль домой в северные земли, и, вернувшись, тот привезет поселенцев и женщин. По мере того как ветры становились все холоднее, а дни все короче, некоторые мужчины отправились на поиски поселения скрэлингов в надежде отыскать пищу и женщин. Они не нашли ничего, только несколько старых кострищ на месте брошенного лагеря.
Однажды в середине зимы, когда солнце было далеким и холодным, как тусклая серебряная монета, они увидели, что останки скрэлинга исчезли с ясеня. К вечеру того же дня повалил снег, и снежинки падали огромные и медленные.
Люди из северных земель затворили ворота в частоколе, укрылись за деревянной стеной.
Той ночью напал на них отряд скрэлингов: пять сотен против тридцати. Они перевалили через частокол и в следующие семь дней убили каждого из тридцати тридцатью различными способами. И мореплаватели были позабыты – и историей, и народом скрэлингов.
Стену скрэлинги разобрали, поселение сожгли. Длинный корабль, перевернутый кверху дном и вытащенный подальше от воды на гальку, они тоже сожгли в надежде, что у бледнолицых чужаков был только один корабль и что, сжигая его, они помешают северянам вернуться на их берега.
Это случилось за сто лет до того, как Лейв Счастливый, сын Эйрика Рыжего, заново открыл землю, которую назвал Винланд. Боги Севера уже ждали его в этой земле: Тюр-однорукий, и седой О́дин, бог висельников, и громовник Тор.
Они были там.
Они ждали.
Глава четвертая