— Чтоо они смотрели? — Спросила я, пока он листал.
— Налоговые декларации. — Он покачал головой, прежде чем положить телефон обратно в карман.
— Конечно, — хихикнула я, когда Уайатт расслабился в моих объятиях.
— Этот пикник сведет меня с ума. — Он застонал, когда мы подъехали к парку. — Обещай мне, что будешь милой.
— Я всегда милая.
— Знаешь, после всех этих лет я все еще тебе не верю. — Он подмигнул мне.
Игнорируя его, я вытащила один из наушников Уайатта.
— Мы на месте, и мне кажется, я вижу бургеры.
Он сел и прижался лицом к окну.
— Я ничего не вижу, камеры мешают.
Чертова пресса. Мы не могли покинуть чертов особняк без того, чтобы они не преследовали нас повсюду.
— Мы скоро выйдем, и, пожалуйста, будь вежлив со своими кузенами, — сказала я ему.
— Я всегда вежливый, мамочка, — сказал он как ни в чем не бывало.
— Какая мать, такой и сын, — пробормотал Лиам позади меня, и я толкнула его локтем.
ЛИАМ
— Папочка! — Донателла закричала, как только я вышел из машины. Она бежала так быстро, как только могла, и прыгнула в мои объятия.
— Итак, кто ты? — Спросил я, держа ее в своих объятиях. Она была почти точной копией своей матери: темно-каштановые волосы, ослепительная улыбка… Но у нее были мои глаза… мои зеленые глаза.
— Папочка, ты знаешь, кто я. — Она надулась на меня.
— Ты выглядишь знакомо? Ты когда-нибудь воровала один из моих галстуков?
— Я кое-что позаимствовала.
— Теперь я вспомнил тебя. — я притянул ее к своей груди. — Ты ешь все мои любимые хлопья, одалживаешь мои галстуки и подшучиваешь над своими братьями.
— Папочка! — Она хихикнула и обвила руками мою шею, пока мы шли к заросшему травой парку. Она спрятала лицо в изгибе моей шеи, раздраженная всеми камерами так же сильно, как и я.
— Мистер Каллахан, планирует ли ваша жена в будущем баллотироваться в президенты?
— Мистер Каллахан, каковы ее планы на оставшуюся часть второго срока?
— Дамы и господа, — обратился я к ним, пересаживая Донателлу к себе на бедро. — Когда моя жена примет решение, вы все узнаете об этом. А теперь, если вы нас извините, у нас семейный пикник…
— И бургеры! — Уайатт крикнул откуда-то издалека. Он обнял свою мать, как будто это могло спасти его от меня. Мел изо всех сил старалась сдержать смех, я видел это, когда она погладила его по голове.
Уайатт был ее ребенком.
— Нам нужно заняться пикником и бургерами, — сказал я им.
Донателла вывернулась из моих рук, и я поймал себя на желании надуться, когда она подбежала к Уайатту и схватила его за руку, прежде чем они оба направились к Нилу, который стоял у костра.
— Еда важнее отца. — Мел взяла меня за руку.
— Можно подумать, мы их никогда не кормим, — пробормотал я, осматривая местность в поисках каких-либо признаков Итана.
Его не было с детьми Мины и Нила. Нил удочерил дочь Мины за год до того, как она родила их сына Седрика. Мина была хорошая партия для него, что более важно, хороша для нас, поскольку теперь она была менеджером кампании Мелоди. Что касается Нила, я знал, что больше всего его привлекала в ней ее честность… она была открытой книгой. На их самом первом свидании она сказала ему, что это Мел хотела, чтобы они были вместе. Он злился на нее целых пять секунд, прежде чем решил не смотреть дареному коню в зубы.
— Где Итан? — Я нахмурился про себя, все еще не видя его.
Его не было с Коралиной и Декланом, которые были заняты танцами под музыку, в то время как двое их детей танцевали вокруг них. После выздоровления Коралина сама не могла выносить ребенка. Поэтому вместо этого они удочерили девочку Хелен, а затем, с помощью суррогатной матери, у них родился мальчик Дарси. Хелен и Донателла заключили союз против всех мальчиков в семье. Каждая драка в воде, снегу и грязи была их рук делом.
— Вот он. — Мел указала на Итана, который надел свою любимую шляпу, и сидел с книгой на ветке дерева. — Похоже, он снова пытается казаться взрослым.
Поскольку он был старшим мальчиком, он старался вести себя так, как будто был выше своих братьев и кузенов. Он хотел, чтобы к нему относились как ко взрослому.
— Ты сходишь, или я? — спросила Мел.
— Я.
Она кивнула и подошла к моей матери, которая сидела за своим мольбертом и пыталась рисовать. Это было единственное, что делало ее счастливой, конечно, за исключением семьи. И она стала действительно хороша в этом. Она даже написала семейный портрет и сумела поместить моего отца именно там, где он должен был стоять.