Выбрать главу

— Пятнадцатый. Пятнадцатый! — голос Беверли срывался, казалось еще немного, и она заплачет. — Где же четырнадцатый? Куда он пропал?

— Ни черта он не пропал, — проворчал Янси, безуспешно пытаясь стряхнуть воду, стекавшую в рот. — Это вон тот домик, мы только что прошли мимо него. Суеверные. Боятся числа тринадцать. Что поделать, хозяйка этого заведения — женщина, — со значением добавил он.

Беверли так и охнула от подобной несправедливости, но поперхнулась водой и вместо возмущенной тирады закашлялась. Они повернули обратно и поплелись к темнеющей впереди кабине. Янси с размаху опустил чемодан на крыльцо.

— Янси! Ты же всех перебудишь!

Он молча посмотрел на нее и вздохнул. В переводе это означало: «А зачем еще мы сюда пришли?» Потом заколотил в дверь; они прижались к мокрому дереву, пытаясь хоть как-то укрыться от дождя под декоративным выступом крыши. В окошке мелькнул свет, дверная ручка повернулась, и они отступили.

Ничто не подсказывало Янси, что тот миг навеки разделит всю его жизнь на две части — до и после встречи с Лоис. Между ними лишь это мгновение: завеса дождя и гостеприимно открывающаяся дверь.

Ее бесстрашно, широко распахнули перед незнакомцами. Янси набрал воздуха в легкие и начал:

— Меня зовут Янси Ноумен. Это моя жена, мы… — тут он увидел ее лицо и голос сразу отказал. Лоис быстро оборвала затянувшуюся паузу, сделала ее незаметной.

— Входите, входите скорее! — быстрым, уверенным движением она избавила его от ноши, шагнула мимо, нащупала закрытую пеленой ливня ручку и захлопнула дверь, увлекая супругов внутрь.

Они, запыхавшиеся, промокшие до нитки, застыли, уставившись на нее. На Лоис было нарядное платье каштанового цвета со стоячим воротником, какие носили во времена Елизаветы. Словно застывший водопад, ткань волнами спадала с широких плеч, шевелилась, тихонько шурша, даже когда Лоис не двигалась. Когда ставила чемодан, хозяйка чуть изогнулась и наклонилась, предоставив ему возможность удостовериться, что плечи не подложены, а мелькнувшая из-под платья босая ступня означала, что даже без каблуков она одного с ним роста. В тот момент Беверли заговорила, а может, только хотела что-то произнести; Янси повернулся к жене и, невольно сравнивая, отметил, какая она низенькая и жалкая, настоящая мокрая курица, какая до тошноты обыденная, привычная…

— Мы не знали, где…

— Ничего, — прервала ее Лоис, — впереди у нас целых две недели, успеем объясниться. Прежде всего, вам надо переодеться в сухое. Я подогрею кофе.

— Но… мы не можем…

— Очень даже можете. Разговоры оставим на потом, проходите, — она увлекла их по коридору налево. — Там ванная. Обязательно примите душ. Горячий душ.

Не останавливаясь, Лоис сгребла с полки толстые мохнатые полотенца и сунула растерявшейся Беверли. Протянула руку через ее плечо, включила свет.

— Сейчас принесу ваш чемодан.

Она вернулась почти мгновенно, Беверли не успела и рта раскрыть. — Поторапливайтесь, а то сдоба остынет.

— Сдоба? — пискнула Беверли. — О, пожалуйста, не стоит…

Но супругов уже почти втолкнули в ванную, дверь захлопнулась, а ответом на вежливую тираду Беверли стали лишь легкие шаги хозяйки, стремительно прошелестевшие по коридору, словно негромкий озорной смех.

— Ну и ну, — произнесла Беверли. — Янси, что нам делать?

— Полагаю, слушаться хозяйку, — он приглашающе взмахнул рукой. — Ты первая.

— Душ? Нет, не хочу!

Он подтолкнул ее к рукомойнику и повернул лицом к зеркалу.

— А не помешало бы!

— Ох, ну и вид у меня! — Она еще секунду колебалась, потом пробормотала, — Ладно… — и стянула через голову насквозь промокшее платье.

Пока Беверли плескалась под душем, Янси медленно раздевался. К тому времени, когда зеркало запотело, она уже весело напевала своим тоненьким голоском какую-то мелодию.

Мысленно он снова и снова рисовал себе образ Лоис, какой она впервые предстала перед глазами — в неясном свете лампы, обрамленная сверкающим ореолом дождевых капель. Воображение творило ее портрет, чтобы мгновение спустя в благоговейном ужасе отпрянуть от воссозданных черт, голоса, жестов. Он любовался, отказываясь задумываться над тем, с чем только что столкнулся. Его мир не содержал, просто не мог вместить ничего подобного. Единственная связная мысль приняла форму вопроса, ответа на который Янси не знал. Как может быть женщина такой решительной, проворной, сильной, и в то же время начисто лишенной суетливости, присущей, как ему казалось, всему слабому полу, одним своим появлением принося тишину и спокойствие? Ее голос раздавался словно через наушники, — так ясно, что различались все оттенки тембра, — но при этом не раздражал, ласкал слух. Отдавая распоряжения с такой завидной энергией, любой другой орал бы, как сержант во время строевой подготовки.