— Держитесь, — резко произнес он.
Девушка стряхнула с себя дурноту, порывисто дыша. Он сделал шаг назад. — Становитесь на доску. Быстрее.
Она молча повиновалась, оставив позади два огненно-белых следа. Ступила на фанеру, качнулась. Волосы зашевелились, как миниатюрные змейки.
— Что со мной происходит? — отчаянно выкрикнула она.
— Все в порядке.
Подойдя к столу, он включил акустический генератор. Прибор низко завыл в интервале сто-триста герц. Мужчина усилил звук, повернул регулятор высоты тона. Когда тот стал пронзительно-тонким, золотисто-рыжие «змейки» стали извиваться, словно каждая стремилась отделиться от головы. Звук поднялся до десяти, дошел до неслышных, заставляющих вибрировать тело, ста килогерц. На самых предельных уровнях волосы опускались, а при ста десяти вставали торчком («…я выглядела как пугало!») Установив регулятор громкости на нужный уровень, он взял электроскоп и подошел к девушке.
— Знаете, вы сейчас в сущности вот этот прибор, только живой. А еще генератор Ван де Граафа. Ну и, конечно, пугало.
— Можно мне сойти? — пролепетала она.
— Нет, еще рано. Не двигайтесь. Разница потенциалов между вами и окружающим сейчас настолько велика, что, окажись вы рядом с любым предметом, произойдет разряд. Вас он не убьет, но ожог и нервное потрясение могу гарантировать. — Он вытянул руку с электроскопом. Даже с такого расстояния, полуослепшая от ужаса, она заметила, как широко раскрылись сверкающие лепестки. Мужчина обошел вокруг нее, следя за их движениями: подносил прибор ближе, отодвигался, словно исполнял какую-то сложную ритуальную пляску. Наконец, вернулся к генератору и немного уменьшил звук.
— От вас исходит такое сильное поле, что отклонения не фиксируются, — пояснил он и вновь подошел, на сей раз чуть ближе.
— Я больше не могу… Не могу! — шепнула она.
Но мужчина ничего не слышал, либо не пожелал услышать. Как ни в чем ни бывало, он поднес электроскоп к ее животу, передвинул выше. — Ага, вот ты где! — воскликнул он радостно, добравшись до правой груди.
— Что там? — простонала она едва слышно.
— Опухоль! Правая грудь, довольно низко. Ближе к подмышечной впадине. — Он присвистнул. — Средних размеров. Злокачественная, еще какая злокачественная!
Она пошатнулась, стала опускаться на пол. Перед глазами опустился черный занавес. Потом на мгновение его разорвала ослепительная голубовато-белая вспышка. И снова полная темнота…
Там, где тянется линия между потолком и стеной. Там… Незнакомые стены, чужой потолок. Какая разница? Какая мне разница…
Спать!
Между потолком и стеной. Чуть ниже — багровый лучик закатного солнца. Выше — золотисто-рыжие хризантемы в зеленой вазе. И опять нависло это расплывающееся пятно. Лицо.
— Вы меня слышите?
Да. Да, но отвечать не надо. Не двигаться. Не разговаривать.
Спать.
Стена. Стол. Окно. За окном — ночь. Комната. По комнате ходит мужчина. Цветы! Хризантемы совсем как живые, но их срезали, они умирают.
Кто-нибудь сказал им об этом?
— Как вы себя чувствуете? — Настойчивый, неотвязный голос.
— Пить…
Какой холодный! Еще глоток, и челюсти сводит. Грейпфрутовый сок.
Она бессильно опускает голову, опирается на его руку. В другой он держит стакан. Нет, нет, это не…
— Спасибо. Большое спасибо.
Сейчас попробую сесть. Простыня… А моя одежда?
— Прошу прощения. — Он словно читает ее мысли. — Некоторые вещи плохо смотрятся на мини и колготках. Все постирано и высушено, можете одеться в любую минуту.
Вот они лежат. Платье из коричневой шерстяной ткани, колготки и туфли на стуле. Он предупредительно отошел, поставив стакан на столик рядом с графином.
— Вещи? Какие…
— Рвота. Кое-что попало мимо судна.
Простыня скрывает наготу. Как скрыть смущение?
— Господи, мне так неудобно! Я, наверное…
Мужчина качает головой. Его фигура то расплывается, то обретает четкость.
— Вы перенесли шок и не оправились до сих пор.
Он замер в нерешительности. Впервые она видит, как он колеблется. Она может читать его мысли: «Сказать ей, или не нужно?»
Конечно, нужно! Так он и сделал.
— Вы не хотели возвращаться в реальность.
— Ничего не понимаю.
— Сад, груша, электроскоп. Укол, генератор, разряды тока.
— Нет, ничего не помню. — Потом словно кто-то повернул рычажок в мозгу. — О Господи!