Во-вторых, с учётом обстановки, в которой семья Кривицкого оказалась в США к февралю 1941 года, самоубийство Кривицкого представляется лишённым всякого смысла. По прибытии в Соединённые Штаты супруги столкнулись с определёнными проблемами, о чём было сказано в начале очерка, но все неприятности административного порядка в конечном итоге были успешно преодолены. Вальтер нашёл выход на влиятельных людей — конгрессменов, сенаторов, медиа-магнатов, правительственных чиновников высокого ранга — он получил определённую известность, к нему стали относиться как к эксперту по Советскому Союзу и советской разведке, что для него было совсем даже неплохо! Все проблемы материального порядка были решены — об этом вдова Кривицкого сказала 11 февраля прямым текстом, и мы можем не сомневаться в том, что она говорила правду. В Европе грохотала Вторая Мировая война, к февралю 1941 года уже пали Франция, Дания и Норвегия, дело шло к высадке нацистов на Британские острова. Никто не знал, что последует далее… На фоне такой пугающей неопределённости Соединённые Штаты казались райским уголком, эдаким островком стабильности. Это была самая развитая и удобная для проживания в бытовом отношении страна тогдашнего мира! И Кривицкие получили возможность в ней закрепиться — скоро они должны были получить гражданство и новые документы. На секундочку задумайтесь над логической схемой: Вальтер Кривицкий успешно преодолел множество проблем, стоявших перед ним, практически достиг желаемой цели и… застрелился! Эта бессмыслица кажется кому-то достоверной? Действительно?
Америка 1930-1940-х годов — это страна сбывшейся фантастики. И речь в данном случае идёт даже не о восприятии этой страны жителями Советского Союза — те были до такой степени замучены сталинской коллективизацией и индустриализацией, что для них даже условная Финляндия была раем — нет, речь не о советских людях! Даже для европейцев из относительно развитых стран — Великобритании и Франции — Соединённые Штаты являлись эдаким футуристическим музеем. Настоящая фантастика, ставшая обыденностью…
В-третьих, психологически недостоверно цинично-потребительское отношение Кривицкого к супругам Доберт. Он не мог не понимать, что в случае самоубийства происхождение пистолета вызовет обоснованный интерес полиции, поскольку у негражданина США на руках не должно быть оружия. Маргарита Доберт, покупая для Кривицкого пистолет и патроны, рисковала уголовным преследованием, поскольку с точки зрения Закона она покупала оружие и боеприпасы для себя, а в действительности передавала другому лицу, не являвшемуся к тому же гражданином страны! Мог ли профессиональный разведчик так подставить людей, которые доверились ему? Каждый может ответить на этот вопрос по-своему, но, по мнению автора, Кривицкий не стал бы использовать для самоубийства пистолет, полученный подобным образом. Пистолет ему был нужен для самозащиты — это умозаключение бездоказательно, но психологически убедительно.
Если бы Вальтер действительно имел намерение свести счёты с жизнью, то проделал бы он это без пистолета. Не забываем: он являлся резидентом крупной разведывательной сети, а значит, в его распоряжении имелись не только деньги, но и самые разные спецсредства. Любая резидентура — даже под дипломатическим прикрытием — имеет в своём распоряжении яды. В конце 1930-х годов разведки самых разных стран мира уже широко использовали кураре — отравление этим ядом даёт симптоматику, неотличимую от стенокардического криза. И если бы Кривицкому надо было действительно покончить с собой, то он бы проделал этот фокус без пистолета.
В-четвёртых, рассказ Пауля Воля об убийце советской разведки Гансе Брюссе, увиденном на перекрёстке в Нью-Йорке, следует признать выдумкой от первого слова до последнего. Автор должен признаться, что очень удивлён тем, что никто никогда не ставил под сомнение эту довольно очевидную ложь бывшего агента Кривицкого. В опровержение этого довольно глупого рассказа можно сказать многое, но автор постарается быть кратким, дабы не перегружать основное повествование. Брюсс имел особую примету — очень высокий рост — и это обстоятельство делало невозможным его использование в операциях по ликвидации предателей, тем более таких предателей, которые знали его в лицо и могли опознать даже в гриме. Один только этот довод «ставит крест» — уж простите мою метафору — на всей этой истории с «киллером-великаном». Как бы это помягче выразиться… Дольф Лундгрен в качестве киллера, быть может, и выглядел бы устрашающе, но никого бы убить не сумел — вот это вполне корректная формулировка. Кроме того, Брюсс был лично знаком с Кривицким, а потому на роль его «ликвидатора» не годился в принципе [даже безотносительно своего высокого роста]. В этом месте самый наивный читатель может возразить Ракитину, дескать, самому же Кривицкому руководство военной разведки поручило же уничтожение Игнатия Рейсса, а ведь они были очень хорошо знакомы, так что могло помешать отдать подобное распоряжение Гансу Брюссу?! Следует понимать, что Кривицкий не должен был выслеживать Игнатия Рейсса лично и уж тем более убивать его! Используя возможности своей агентурной сети и примерно понимая логику действий Рейсса, резидент Кривицкий должен был установить местонахождение беглеца и «передать» его специально прибывшим из Москвы ликвидаторам. Кстати, именно так Рейсс и был в конечном итоге убит — его обнаружили участники нелегальной парижской резидентуры, а приговор привели в исполнение приехавшие из Москвы сотрудники разведки с опытом нелегальной работы Афанасьев и Правдин. И после убийства Рейсса они в Москву же и возвратились.