Глава 3
По середине недели чуть свет адвокат Олег Моисеев заехал за Джоном. Юрист был дюжим сорокалетним мужчиной с румяной, будто ошпаренной кипятком физиономией. Он долго мял в своих ручищах ладонь Джона, стараясь выразить соболезнования по поводу происшествия с братом, уговаривал не переживать и не принимать близко к сердцу. Даже снял очки с затемненными стеклами, прятавшие близко посаженные навыкате глаза. Без очков адвокат был похож на вареного рака.
Путь от Москвы до Владимира обычно занимал три часа, но в этот раз они потратили четыре с гаком: лил дождь, дороги были забиты автомобилями. За рулем сидел опытный дядька, любивший прокатиться с ветерком, он часто вздыхал и хмурил брови. Адвокат, развалившись на заднем сидении, отгородился от всех газетой. Джон бездумно смотрел в окно на голые осенние рощи и тяжелое низкое небо, на дождь со снегом, голые деревья и темные откосы оврагов. К середине пути Моисеев прочитал почти все газеты, пролистал развлекательные журналы, выпил кофе из термоса и захотел пошевелить языком.
– Неприятности по одной не случаются, – мрачно процедил он. – Историю про Лурье слышал? Человека убили средь бела дня в московской квартире. Сначала разделались с женой и только потом… Господи, какая жестокость. Вчера меня вызывали на Петровку 38 к майору Девяткину. Он проводил первичный опрос свидетелей. Довольно бесцеремонный тип, сволочь. Продержал меня в коридоре три часа. Потом задал три общие вопроса и отпустил. И смотрел на меня сверху вниз. Дал понять: что бы ты мне ни сказал, – все равно не поверю. Если позвонят из полиции или пришлют повестку по поводу Лурье, – без меня никуда не ходи, ни с кем не разговаривай. Иначе наживешь неприятности.
– Что я могу сообщить полиции? Я с Лурье был едва знаком. Изредка мы встречались в коридоре и здоровались. Он и в банке показывался раз в месяц. После его убийства Биркус приказал найти в архиве все записи, на которых есть голос Лурье. И все стереть. Ну, чтобы полицейские нос не совали. Говорят, у него была красивая жена. Жалко человека…
– Да, смерть никого не щадит, – мрачно кивнул Моисеев. – И все-таки глупо… Открыть дверь незнакомым людям. Пустить их в квартиру… Я был на похоронах. Гроб с Лурье в церкви даже не открывали. Так обезображено лицо. А жена… Даже говорить не могу на эту тему. А ведь была редкая красавица…
И снова уткнулся в газету.
К городской больнице подъехали к полудню. Узкая дорога подходила к лечебному корпусу больницы со стороны старого парка, водитель остановил машину перед подъездом. Адвокат заглянул в глаза Джона и сказал:
– Слушай, еще не поздно передумать. Ну, зачем мы пойдем к этому парню? Чего ты хочешь добиться? Давай так: я знаю отличный ресторан. Для начала мы пообедаем, а потом…
– Сначала я хочу увидеть этого Артема Дзыгу. Человека, которого избил мой брат. Все остальное – позже.
– Не человека, а кусок дерьма. Отброс, место которому – на свалке. Разговаривать с ним – впустую терять время.
Моисеев вышел из машины, поднялся на крыльцо, исчез за дверью, быстро вернулся, сказал, что сейчас приема посетителей нет, но он договорился с врачом, – их пустят. Поднялись по лестнице на третий этаж, в коридоре пахло вареной капустой и хлоркой. По обе стороны закрытые двери, в дальнем конце – окно.
В одноместной палате поверх одеяла лежал человек лет тридцати пяти среднего сложения и среднего роста с испитым голубоватым лицом, волосы соломенного цвета всклокочены и стоят дыбом. На правой скуле ссадина, на нижней челюсти кровоподтек. Он был одет в больничную рубаху с завязками на груди и мятые пижамные штаны, не доходившие до щиколоток. Предплечье правой руки загипсовано. Короткая рубашка задралась, Джон увидел, что живот мужчины замотан бинтами.
Адвокат подошел ближе к кровати, скорбно склонил голову, представился сам и представил Джона, выразил соболезнования по поводу случившегося "недоразумения". Дзыга смотрел на адвоката злыми прищуренными глазами. Потом медленно сел на кровати и обратился к Джону, грозя желтым от табака пальцем.
– Твой брат напал на меня первым. Как зверь бросился. Чуть не прибил к матери. На, посмотри, что он со мной, падаль такая, сделал. Руку сломал в двух местах, три ребра. На мне живого места не осталось. А он, – Дзыга показал на адвоката желтым пальцем, – еще чего-то там вякает… Я не знаю, как живой остался. Меня в больницу в бессознательном состоянии доставили. Врачи сначала думали что у меня… Ну, разрыв этих… Внутренних органов. Думали до утра не дотяну.
– Я вижу, как вам тяжело, – Джон был смущен, он испытывал робость и душевную неловкость перед этим типом, таким жалким, и, кажется, еще не совсем трезвым. – Понимаете ли, мой брат, он хороший человек, но когда выпивает не всегда себя контролирует… Видимо не рассчитал свои силы. Бывает…