Он бросается на меня как сумасшедший. Он хватает меня и трясет, как попало. Тут я и ответил разок-другой. Он кувырк — и остался лежать, я хочу сказать, он не встает. Ну вот, я выхожу, слышу, он начинает стонать. Я, естественно, пугаюсь и сматываюсь.
Он внезапно замолчал. Я ждал.
— Это все? — спросил я наконец.
— А что еще? Он упал, он стонал, я смотался. Слушай, Дэнни, швейцар на входе меня видел, но лишь мельком. Его не было, когда я уходил. Видела меня одна — единственная старуха. Да ещё девушка, когда я пришел. Она вряд ли меня запомнила. Что они смогут сказать? Ты говоришь Фридману, что я был у тебя, и тогда мы оба будем против Редфорда. На меня многие похожи. Он просто обознался.
Это было так глупо, так несостоятельно, что достойно сожаления. Он вел себя как шакал, ослепленный страхом и спасающийся бегством от горящего куста.
— Сэмми, — сказал я, — Редфорд знает твое имя.
— Он не знает! — торжествующе ответил Сэмми. — Я ему не говорил.
— Тогда откуда его должна знать полиция?
— Я полагаю, он меня описал. Фридман слышал это и бросился на меня.
— Откуда ты знаешь, что Фридман тебя ищет?
— У меня есть свои люди. Два часа назад я опередил этих духов на самую малость. Пока отделался.
— Может быть, дело в чем-то другом?
— Ничего другого за мной нет. Обеспечь мне алиби, Дэнни.
— Нет. Иди в полицию. Выясни, что известно Фридману. Выключи Редфорда из игры, не упоминая им о нем. Если дело действительно в Редфорде, скажи, что он начал ссору.
— Он из высшей касты, Дэнни. Большой Богатый Босс. Кто будет слушать Сэмми Вайса? Они дадут мне год, как минимум. Я погиб, Дэнни. Ты один можешь дать мне алиби. Я ведь знаю, как это делается. Наше слово против его. Только мы должны быть вдвоем.
— Нет, — решительно сказал я, — во-первых, это не поможет, а во-вторых, со мной было бы покончено.
Его лунообразное лицо смотрело на меня, как будто видя впервые.
— О'кей, Дэнни. Ты, конечно, прав. Только иди и говори с этим Редфордом ты. Убеди его согласиться, что начал он, понимаешь? И поговори с Фридманом. Объясни ему, что у меня есть друзья. Впрочем, у меня вовсе нет двух сотен, Дэнни. Все, что я смогу наскрести-это максимум пятнадцать долларов.
— Сэмми! Фридман надо мной только посмеется. И как же я должен доказывать, что Редфорд ударил первым? Что я могу сделать, Сэмми? Иди сразу к лейтенанту, минуя Фридмана. Расскажи честно, что произошло.
Он моргнул. Встал. Его нижняя губа дрожала. Он надел свою шляпу и вышел. Маленький толстый человек с потертым меховым воротником и заколкой для галстука. Жалкий тип, ведущий жалкую жизнь, который к тому же понимал, насколько она была жалкой.
Целый год после той знаменитой ночи, которая стала для него и триумфом, и поражением, он жил на широкую ногу. Он промотал и проиграл сто шестьдесят тысяч долларов, чтобы доказать, какой он большой человек. Но лишь доказал, что большим человеком не был. Пришел его звездный час и он упустил его. Большинство людей упускают свои звездные часы, но многие умеют избежать признания своей ошибки. Вайс не смог.
Он сорвал на пятнадцати конах все нервы и сорвал крупный куш. А потом не рискнул ещё на два броска, которые, тогда казались проигрышными, а теперь будут преследовать его до конца жизни: ведь они доказали, что он не способен на самый решающий шаг. Он был потрясен навсегда. Его коровьи глаза говорили миру, что в следующий раз он удержит ставку до конца. Но самого себя ему не обмануть. Он-то знает, что всегда сойдет на два круга раньше.
Нет, Фридман определенно искал именно его, так как явно Вайс где-то снова играл в кости.
Я оделся и вышел поесть.
На улице мне в лицо ударил ветер со снегом. Я поглубже спрятал нос в воротник и направился на Восьмую авеню. На углу я заметил Вайса, который разговаривал с довольно высокой рыжеволосой женщиной. Та была сильно накрашена, из-под шубы виднелись черные ажурные колготки. Ее волосы почти апельсинового цвета были высоко взбиты. Вайс сел вместе с ней в такси.
Я зашел в «Севилью» и заказал паэллу, думая о Марте, своей девушке. Но Марта была в Филадельфии с новым шоу, в результате вместо неё я стал думать о Сэмми Вайсе. Я прокрутил в памяти его историю и, после некоторого размышления, пришел к выводу, что одна небольшая деталь осталась неясна.
Если этот Редфорд или его племянник действительно должны Вайсу двадцать пять тысяч долларов, как мог тогда Сэмми утверждать, что в квартире Редфорда никто не знает его имени? Такого быть не могло.