Прежде, чем я вообще мог о чем-то подумать, буйвол атаковал. Он оказался у меня за спиной, захватив одной рукой мою единственную руку, а другой зажав меня за шею. Шея у меня отнюдь не тонкая, но рука Лео держала её, как рукоятку трости.
Барон подошел поближе, доставая из кармана шприц для инъекций. Лео держал меня, как в смирительной рубашке. И брал Лео не только силой мускулов. Он держал меня так, что при малейшем движении моя рука, или даже шея, были бы сломаны.
Я смотрел на шприц и спрашивал себя, не пришел ли мой последний час. А последнего часа я не хотел. Ни теперь, ни когда нибудь. Но я ничего не мог поделать. У меня не было никаких шансов.
— Расслабься, Дэнни-бой, — сказал Барон.
Он закатал мой рукав и ввел иглу мне в вену. Ухмыльнулся в лицо и помассировал мою руку. Я ждал. Хватка Лео не ослабевала. Через некоторое время я почувствовал, как навалилась усталость. Я надеялся, что это была усталость.
Когда мои колени подогнулись, Лео поднял меня и положил на кровать. Я приподнялся и ударил по тени. Но ударил в воздух. Что-то швырнуло меня плашмя обратно на кровать. Лео стоял прямо надо мной. Потом отвесил мне оплеуху и ушел. Он не вымолвил ни слова. Возможно, не знал, как это делается.
Я надеялся, что это был сон.
Я лежал в тусклом свете на чем-то плоском. Высоко вверху, на серой стене я увидел окно. За окном было темно. За окном с решеткой. Я обнаружил умывальник и клозет. И только три стены. Четвертая состояла из вертикальных железных прутьев.
Я сел. Я встал. Мои ноги подкашивались. Мне очень хотелось знать, чем Барон меня накачал. Похоже, что это был морфий. Я не хотел думать о том, почему это должен быть морфий. Я снова сел, чтобы дать отдохнуть ногам и прояснить голову. Камера выглядела как в полицейском участке. Мне хотелось курить. У меня ничего не было. Люди в других камерах услышали, как я ворочаюсь.
— Эй, наркоман, мы тебя повесим.
За свою жизнь я привык расхаживать взад-вперед. Но пока я сопротивлялся. Ни при каких обстоятельствах не следует начинать метаться по камере. Каждая минута тогда покажется часом. Вместо этого нужно лечь и о чем-нибудь думать, думать со всеми мельчайшими подробностями, например, о пешей прогулке через город, шаг за шагом.
— Эй, дерьмо, наркоман, ты слышишь?
Каждый человек должен что-то или кого-то ненавидеть. Но обращение лишь доказывало, что меня нашли в постели Вайса со шприцем и всеми причиндалами. В одной из камер мужчина начал насвистывать, пронзительно и фальшиво.
— Заткни глотку!. Прекрати, черт побери!
Где-то кто-то начал плакать. Я задал себе вопрос, насколько глубоко подставил меня Барон. Не убил меня он только потому, что слишком велик был риск. Столкнуть под поезд — это одно дело, а убийство в доме, где Барона знали, — совсем другое.
Свистун не замолкал. Участковый детектив Фридман оказался у двери моей камеры прежде, чем я услышал его приближение.
— Теперь это всерьез, Форчун.
— Я не наркоман. И вы это знаете. Меня подставили.
— Мы нашли вас с комплектом принадлежностей, и накачанным морфием по уши. Этого нам достаточно. Где Сэмми Вайс?
— Я не знаю.
— Укрывательство беглеца — солидный пункт обвинения.
— Но не попытка его найти.
— Не изображайте из себя супермена. Говорите, где Вайс.
— С вечера понедельника я его больше не видел. Я тогда его выставил, сказав, что он должен явиться к вам. Только, полагаю, у него были свои соображения.
— Вы отказались от его денег?
— У него вовсе не был денег. Он был пуст.
— Он сказал вам об этом?
— Да. У Вайса всегда пусто в карманах.
— Вы считаете, и сейчас тоже?
Что я мог ответить? Я сам не знал, верю я, что Вайс был на мели, или нет. Складывалось впечатление, что ему было что скрывать. — Где он, Форчун?
— Я действительно не знаю. И, находясь здесь, вряд ли узнаю.
Фридман некоторое время молча изучал меня, прежде, чем повернуться и исчезнуть. Кулаки он вход не пустил. Или он был убежден, что обвинение в употреблении наркотиков невозможно опровергнуть, и я скоро сознаюсь, или имел сверху указание меня не трогать.
Долгое время я обдумывал обе возможности. Спал я немного. Ко мне никто даже не приближался. Фальшивый свист не прекращался. Вокруг кряхтели, кашляли и жаловались на судьбу. Ночь была долгой.
Разбудили нас рано. Мы смогли причесаться и умыться, кое-как поели и затем отправились в «черный ворон». Автомобиль повез нас в колючий мороз через серый утренний город. Мы прижались друг к другу и откашливались, харкали и плевали. Уже после первой ночи в заключении больше не думаешь о себе как «я», а только как «мы».