Казалось, автомат пульсирует в его руках, повторяя учащенное биенние крови в жилах. Он покрепче прижал приклад к плечу, потом чуть ослабил хватку, и автомат успокоился. Потом Лонгмен беспокойно покосился на дверь кабины, но, услышав тихий предупреждающий свист Стивера, тотчас перевел взгляд на головную часть вагона. Там он сконцентрировал внимание на пассажирах справа от прохода. За них отвечал он, за левый ряд ответственность была на Стивере. Райдер организовал все так, чтобы они не оказались друг у друга на линии огня.
Пассажиры сидели молча, почти не шевелясь.
Теперь из задней части вагона всех пассажиров удалили. Она выглядела пустой и покинутой. Уэлкам повернулся боком к аварийной двери, широко расставил ноги, дуло автомата смотрело вниз, на рельсы. Он выглядел вполне готовым к действию, и Лрнгмен убежден был, что он просто жаждет, чтобы что-то пошло не так, и ему представилась возможность кого-нибудь убить.
По его лицу так обильно лил пот, что Лонгмен испугался — нейлон мог прилипнуть к коже и утратить маскирующие свойства. Он хотел было опять взглянуть на дверь кабины, но какой-то неожиданный звук справа заставил его резко повернуть голову. Там сидел хиппи, глаза его оставались закрыты, ноги вытянуты далеко в проход. Стивер сохранял спокойствие и внимательно наблюдал за происходящим, не двигаясь с места. Уэлкам смотрел на рельсы через заднее окно.
Лонгмен напряженно прислушивался, ловя звуки из-за двери кабины, но ничего не слышал. До сих пор операция шла без сбоев. Но если случится задержка с оплатой, все может рухнуть. Хотя Райдер заверял его, что у властей не будет выбора. Но предположим, они предпочтут поступить неразумно. Ведь поведение людей трудно предсказать безусловно. Что, если власти заупрямятся? Ну что же, в этом случае умрет много людей. Включая их самих.
Кредо Райдера состояло в том, чтобы либо жить, либо умереть. Эта идея вызывала у Лонгмена отвращение. Его собственное кредо, если попытаться сформулировать его словами, звучало бы так: выжить любой ценой. Да, он по собственной воле принял условия Райдера...
По собственной воле? Нет. Он влип в эту историю в силу какой-то необъяснимой беспомощности, в каком-то одурманенном состоянии. Он восхищался Райдером, но это ничего не объясняло. И вообще, разве не он сам нес ответственность за их знакомство? Разве это не его собственная идея? Разве не сам он сформулировал её и перевел из игры, из области фантазии в преступную, но заманчивую реальность?
Он уже давно перестал думать об их первой встрече, как о чем-то случайном. Больше и точнее подходило бы слово "судьба". Время от времени он вспоминал о судьбе, но Райдер оставался безразличен. Не то, чтобы не понимал, о чем речь, просто это его не занимало, ничего для него не значило. Что-то случится, приведет к чему-то ещё — глубже Райдер не заглядывал, совпадения его не волновали. Что-то случится, за ним что-то еще...
Они встретились в бюро трудоустройства на углу Шестой авеню и Двадцатой улицы — в одной из очередей растерянных, унылых и терпеливых безработных, медленно дюйм за дюймом подвигавшейся к столу, за которым чиновник ставил какой-то каббалистический значок в их книжках с голубой обложкой и давал подписать корешок квитанции на еженедельное пособие. Он первым заметил в соседней очереди Райдера — высокого, гибкого черноволосого человека с приятными и четкими чертами лица. Нельзя сказать, что того можно было назвать олицетворением мужского начала или позволяло предположить наличие скрытой силы и уверенности. Действительно, это он понял позднее. То, что бросилось в глаза Лонгмену, было значительно проще: этот человек явно выделялся в толпе черных и цветных, длинноволосых парней и девиц и побитых жизнью людей среднего возраста (к последней категории, хотя и с неохотой, Лонгмен относил и себя). В самом деле, в Райдере не было ничего экстраординарного, и в любом другом месте его можно было и не заметить.
Часто люди в очередях заводят разговор просто чтобы убить время. Другие приносят с собой что-нибудь почитать. Обычно Лонгмен по дороге в бюро трудоустройства покупал газету и ни с кем не разговаривал. Но когда несколько недель спустя Лонгмен оказался в очереди сразу за Райдером, он сам начал разговор. Сначала он немного колебался, потому что было ясно: Райдер из тех, кто сам решает, что им нужно, и может резко отшить навязчивого собеседника. Но в конце концов повернулся к нему и показал заголовок в газете: "Еще один "Боинг 747" угнан на Кубу".
— С этим нужно бороться, как с болезнью, — сказал Лонгмен.
Райдер вежливо кивнул, но ничего не ответил.
— Не понимаю, для чего это делать, — продолжил Лонгмен. — Едва они попадают на Кубу, то либо оказываются в тюрьме, либо должны по десять часов в день рубить на палящем солнце сахарный тростник.
— Не могу сказать. — Голос Райдера неожиданно оказался глубоким и внушительным. Это был голос вожака, — с тревогой подумал Лонгмен, и было в этом голосе что-то еще, чего он не мог ухватить.
— Идти на такой риск, чтобы попасть на рабский труд, нет никакого смысла, — сказал Лонгмен.
Нельзя сказать, что Райдер пожал плечами, но Лонгмен понял, что тот потерял интерес к этой теме, если тот у него вообще был. Обычно в таких случаях Лонгмен отступал; он не любил навязываться. Но Райдер разбудил его интерес, и почему-то — он сам не совсем понимал, почему, — захотелось добиться его одобрения. Поэтому он продолжал, и произнес слова, которые в конце концов оказались пророческими.
— Будь в этом деле какой-то интерес, скажем, крупный куш, тогда я мог бы их понять. Но так рисковать ни за что...
Райдер улыбнулся.
— Риск есть всегда. Ведь каждый вдох — это тоже риск: можно вдохнуть что-нибудь ядовитое. Если не хотите рисковать, нужно перестать дышать.
— Но это невозможно, — возразил Лонгмен. — Я где-то читал, что по своей воле нельзя перестать дышать, даже попробовать это сделать.
Райдер снова улыбнулся.
— Ну, думаю, с этим можно справиться, если очень постараться.
Казалось, говорить им больше не о чем, и разговор иссяк. Лонгмен вернулся к своей газете, чувствуя, что оказался в дураках. Когда в конце концов Райдер получил штамп в книжке и расписался на квитанции, перед уходом он дружески кивнул Лонгмену. Тот, стоя у стола, обернулся, чтобы посмотреть, как Райдер минует стеклянную дверь.
Неделю или две спустя Лонгмен был одновременно и удивлен, и взволнован, когда Райдер подсел к нему у стойки в кафе, куда он заскочил перекусить. На этот раз ему показалось, что Райдер разговаривает гораздо охотнее. Дружеской их беседу не назовешь, но если учитывать характерную для Райдера замкнутую манеру, это был большой шаг вперед. Разговор шел о самых случайных вещах, потом они вместе пошли в бюро трудоустройства и встали в одну очередь.
Теперь Лонгмен чувствовал себя с Райдером легче, у него уже не было ощущения, что он навязывается.
— Я слышал, на этой неделе угнали ещё самолет. Вы про это читали? спросил Лонгмен.
Райдер покачал головой.
— Я не люблю читать газеты.
— Одному из них не повезло, — продолжал Лонгмен. — Он так и не добрался до Кубы. Когда они приземлились, чтобы дозаправиться, он высунулся наружу, и снайпер ФБР его пристрелил.
— Зато ему не придется рубить сахарный тростник.
— Потому, что он умер?
— Смерть — лучший выход из множества ситуаций, которые приходят мне в голову. Ну, например, пытаться продать то, что вам не принадлежит.
— Вы этим занимаетесь?
— Я пытаюсь этим заниматься уже нескольких месяцев, — пожал плечами Райдер. — Выяснилось, что торговец из меня никудышний. — Какое-то время он помолчал. — Я предпочел бы говорить людям, что нужно делать.