Я вздрогнула, беззвучно проклиная себя за неосторожность. Вот дерьмо. — Я... да. Ты прав. — И он был прав, технически. Олли — или папа — не знали, что последние шесть месяцев я не называла офис ИнТех на Манхэттене офисом. — Но я взяла выходной. Только сегодня. Мой босс... более гибко относится к моим отгулам теперь, когда я, знаешь ли, руководитель группы.
— Ах, да. Моя старшая сестренка теперь босс-леди. Верно. — Он хихикнул, и я хотела бы слышать этот звук чаще. Мне хотелось, чтобы я не лгала ему, и он тоже не скрывал ничего от меня. — Значит, то повышение, которое ты получила в прошлом году, идет тебе на пользу, да? Планируешь подняться еще выше по карьерной лестнице, старшая сестренка?
— О, у меня нет таких планов, поверь мне. — Не тогда, когда я, по сути, спустилась и сошла с лестницы. Размяв ноги, я поставила обе ступни на пол и встала с кровати. — Так ты идешь? К папе?
— Я... — Он замялся, что было достаточным признаком того, что меня вот-вот подведут.
— Пожалуйста, Олли. Я хочу тебе кое-что сказать. Вам обоим. И папа скучает по тебе. Я прикрываю тебя уже несколько недель, и у меня заканчиваются отговорки. Пожалуйста, приезжай.
Он вздохнул. — Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
Ах, прогресс, я надеялась. — Я пришлю тебе расписание поездов, хорошо? Мы можем встретиться на станции.
— Да, — ответил он, и прежняя надежда вспыхнула в моей груди. — Я... люблю тебя, Бин.
Бин. Прошла целая вечность с тех пор, как он называл меня так. — Я тоже тебя люблю, Олли.
И с этими напутственными словами я собралась и пошла исповедовать правду человеку, который работал на нескольких работах, чтобы обеспечить нам с братом хорошую жизнь после того, как остался один с нами. Человеку, который вырастил нас в одиночку после того, как мать уехала и бросила нас. Человек, который в поте лица своего и со стальной решимостью выучил меня в колледже. Человек, которому я была обязана финансовой безопасностью, которую до недавнего времени обеспечивала моя степень инженера. До того дня, когда шесть месяцев назад я совершила прыжок веры, чтобы изменить свою жизнь. Мою карьеру.
О, Боже.
Как сказать такому человеку, что я решила уйти со стабильной, хорошо оплачиваемой должности, над которой он — и я — так усердно трудились, только для того, чтобы гнаться за мечтами, которые были не более чем чернилами на бумаге?
Как сказать человеку, который пожертвовал столь многим, что я променяла сложившуюся карьеру с потрясающими перспективами на ту, которая не была гарантирована?
У меня не было ни малейшего представления. И именно поэтому я позволяла этому секрету сидеть на моих плечах месяцами.
Но сегодня все закончится.
Я повторяла эту мантру, пока собиралась с мыслями. Я надела первое, что смогла вытащить из чемодана: пару светло-голубых джинсов и безразмерный бордовый свитер. И как почти каждое утро, я безуспешно пыталась укротить беспорядок темных кудрей на голове и остановилась на том, чтобы свободно завязать их на макушке.
Выйдя на улицу, я составила план действий.
Сначала я возьму папины любимые булочки с колбасой из пекарни О'Брайена, которая находится в Бруклине, всего в нескольких минутах ходьбы от дома Лины. Я подожду, пока он откусит от жареной вкуснятины, и бум, я брошу бомбу.
Это был хороший план.
По крайней мере, я пыталась убедить себя в этом, пока входила в пекарню, делала заказ и выходила с взяткой для папы. Возможно, именно поэтому, когда я ступила на тротуар, то чуть не споткнулась, когда мой взгляд упал на окно закусочной на другой стороне улицы.
Я кинула второй взгляд. Потом третий. Наверное, я смотрела на него целую минуту.
Но как я могла не смотреть, когда Лукас сидел там, в окне закусочной, волосы в беспорядке, худые и сильные руки скрещены на груди. Рот, который я видела в основном ухмыляющимся, был открыт, его голова покоилась на спинке сиденья, и я могла сказать, что он был одет в ту же одежду, что и прошлой ночью.
Но я должна была ошибаться. Это не мог быть Лукас.
Он не мог спать в этой закусочной, перед кружкой и пустой тарелкой. Он должен был быть в отеле. Если только...
Эта мысль так и осталась незаконченной, когда я перешла улицу и вошла в закусочную, а в моей голове от стен отскакивал большой, насущный вопрос. Провел ли он здесь ночь? И если да, то почему? Почему он не пошел в гостиницу?
Я переступила порог и подошла к нему, теплый пакет с пирожными все еще болтался у меня в пальцах.
Я рассмотрела его вблизи, мешки под глазами и невероятно помятую одежду. Из уголка его рта капала слюна.