Он говорил со страстью, которую я узнавала. То же самое я слышала в своем голосе, когда говорила о писательстве. О своей мечте. Или той, проблески которой я видела в нем, когда он говорил о кулинарии.
— Но проблема этого места, — продолжил он уже другим тоном, — заключается в его береге. Если ты катаешься на волне, которая разбивается прямо о берег, она может отбросить твое тело на песок. С такой скоростью и силой, это все равно, что удариться о бетон. Можно сломать себе шею. Повредить спинной мозг. Или конечности, если упадешь определенным образом, — его голос сорвался, глаза закрылись. — И я все это знал. Я знал о рисках. Это суровое место, оно не просто так предназначено только для профессионалов. И все же…
И все же это каким-то образом произошло.
Моя ладонь легла ему на грудь, и я почувствовала, как под моими пальцами заколотилось его сердце.
— И все же, — повторил он, все еще не закончив предложение, его дыхание было прерывистым, — мое колено было раздроблено. Мне нужна была операция. Все было... — на его лице появилось призрачное выражение, которое разбило мое сердце на миллион кусочков. Мне хотелось кричать о несправедливости несчастного случая, обо всех вещах, что он потерял, и мне хотелось как-то все это ему вернуть. — Я никогда не смогу вернуть все обратно. Моя правая нога просто… Я не могу, Рози. Я слишком стар, чтобы делать это снова, восстанавливаться и возвращаться к лучшей форме. Физиотерапия сможет вернуть меня в норму — не в лучшую и не в идеальную форму, а лишь в норму.
Я обхватила его подбородок, проведя большим пальцем по его щеке.
— Один удар. Это все, что потребовалось. Один неудачный удар, и я… — он замолчал, выглядя дезориентированным на несколько секунд. — Я пошел ко дну, Рози. Опустился прямо на дно.
— Это не так, — сказала я ему, запустив пальцы в его волосы и схватив его за шею. — Ты здесь. Дышишь. Целый. Живой.
Лицо Лукаса скривилось.
— Ты так много потерял в тот день, и все же ты здесь, — повторила я, позволив себе сказать то, что ему нужно было услышать. — Ты уже не тот, и тебе не нужно быть таким. Потому что ты здесь, со мной. Каждое утро открываешь свои глаза и улыбаешься миру так, как умеешь делать только ты. Ты что-то потерял, но не все, Лукас. Ты не потерял себя, ты просто… изменился.
Он наклонил голову, прижавшись щекой к моему запястью.
И через мгновение его руки обвились вокруг меня, и он сказал: — Ven aquí.
Я не понимала испанских слов, но это не имело значения, потому что я знала, что они означают. Иди сюда. Ближе.
Так что я придвинулась к нему. Потому что когда дело касалось Лукаса, я никогда не колебалась. И вот, я легла ему на грудь, положив голову ему на сердце.
— Ты права. Я здесь, ángel, — прошептал он, прежде чем коснуться губами моей макушки. — И я не могу поверить, что нашел тебя.
Он ошибался. Не он нашел меня.
А я его.
25. Лукас
Меня разбудила судорога, охватившая мою ногу.
Я знал, к каким последствиям меня приведет отказ от рекомендованных сеансов физиотерапии. Я не лечил свои восстановленные суставы и атрофированные мышцы, и это был их способ выразить протест. Захватить контроль. Я мог винить в этом только свое собственное упрямство.
До прошлой ночи мне было на самом деле все равно. Для этого не было причин. Но потом этот ублюдок ударил меня ногой, подойдя ко мне сзади, и я оказался на коленях. Хватая ртом гребаный воздух и не в силах пошевелиться, в ужасе от того, что дальше он набросится на Рози, а я не смогу его остановить. Именно этот страх каким-то образом привел меня в чувство. Только для того, чтобы увидеть ее со своей сумочкой, как будто она принцесса-воин.
Мое бедро снова свело судорогой, и я поморщился. Осознав, что я лежу на боку, и весь вес моего тела приходится на больную ногу, я попытался перевернуться на спину. Но что-то остановило меня. Персики.
Я посмотрел вниз, обнаружив источник этого опьяняющего, восхитительного запаха.
Рози. Ее тело прижималось к моему.
Мы лежали в обнимку, ее затылок прижимался к моему горлу, спина прижималась к моей груди, наши бедра были прижаты друг к другу, а ее попка прижималась к моему утреннему стояку.
Dios(исп. чёрт). Никогда еще стояк не был так хорош, и никогда еще не был так... неудобен. Неудобен по... причинам, которые я не мог вспомнить.
Причинам, на которые моему члену было все равно, когда тело Рози было таким теплым и мягким рядом с моим. Причинам, которые казались неважными, чем больше времени я обнимал ее за талию, или чем выше моя ладонь поднималась по ее животу, или чем глубже мой нос зарывался в ее волосы.
Рози пошевелилась, ее задница дёрнулась, и мой стояк встал по стойке смирно, любые оставшиеся следы сна рассеялись, и я полностью проснулся.
Дыхание с силой вырвалось из моего рта, и мне пришлось сдерживать себя, чтобы не сделать что-то безумное, что-то плохое. Например, расположить ее так, чтобы она терлась об меня в нужном месте. Просто…
Бедра Рози снова задвигались, скользя по моей длине и превращая мой член в сталь.
— Ah, joder(исп. о, черт возьми), — выдохнул я.
Не в силах ничего с собой поделать, я коснулся ее живота, позволив кончикам пальцев дотянуться до ее ребер. Мне нужно было остановить это, остановить себя, но я не мог. На самом деле я этого не хотел. Все во мне хотело, чтобы она была ближе, прижалась ко мне, и это пересилило все благие намерения, которые у меня могли быть в какой-то момент в прошлом. Вероятно, именно поэтому я не мог удержаться от того, чтобы обхватить ее руками, именно поэтому я не мог не притянуть ее назад, прямо к себе.
У нее перехватило дыхание.
— Всё в порядке, ángel? — прошептал я ей на ухо, чувствуя себя эгоистичным ублюдком, даже когда спрашивал.
Небольшая часть меня ожидала, что она пожалуется, надеялась, что она повернется и спросит, какого черта я делаю, что я себе позволяю, но с ее губ сорвался удовлетворенный вздох.
— Я думала, что мне это снилось, — сказала она тихо, очень тихо, ее руки обхватили мои предплечья и прижались ко мне. Она, чёрт возьми, прижалась к моему стояку, как будто ей больше нигде не хотелось бы находится. — Но это реально. Ты здесь.
Мой рот дразнил раковину ее уха.
— Ты не спишь, ты бодрствуешь, — и поскольку я на самом деле был эгоистичным ублюдком и с радостью узнал, что это с ней делает, я также пробормотал по-испански: — Buenos días, preciosa(исп. доброе утро, красавица).
Из нее вырвался порыв воздуха, и ее зад снова сместился, потираясь о мой член. Она двигалась вверх и вниз, точно зная, что со мной делает.
Мои губы приоткрылись, стон хотел вырваться наружу, мои бедра умирали от желания прижаться к ней, зубы были готовы прикусить ее ухо, пока я шептал ей все, что хотел с ней сделать.
— Хм, это все еще похоже на сон, — сказала она хриплым голосом, который послал еще больше крови прямо к моему члену, заставив его пульсировать от желания.
Я промычал в ответ, позволяя своей руке на ее животе найти край ее топа. Я просунул пальцы под него, соприкосновение нашей кожи согревало мою кровь, затмевая все, кроме моей потребности в ней.
— Ты тоже похожа на сон, — сказал я ей, уткнувшись носом в ее волосы и медленно вдыхая. — И пахнешь также.
Дрожь сотрясла тело Рози, и ее пальцы обвились вокруг моего запястья, побуждая меня прикоснуться к ней, как будто я нуждался в каком-либо поощрении.
Опустив большую часть своего веса на нее, я провел рукой вверх, вверх, вверх, проводя ею по животу, ребрам, достигнув выпуклости ее груди. Стон сорвался с моих губ, когда я вспомнил, что на ней нет лифчика.
Рози снова прижалась попкой к моему члену, подстегивая меня. И снова я себя не остановил. Я не мог, когда ей было так хорошо рядом со мной, под моими прикосновениями.