Кардифф, Нью-Йорк, 20 января 1870 года
Барнаби Рак изучил копии с записей в книгах перевозок; они начинались Питером Уилсоном из Чикаго и вели извилистой дорожкой в Юнион, Нью-Йорк. Герман Хупер, Мартин Моричес, Руфус Трум, Томас Тауэр, Бартон Берлман, Притчард Доббс – бумаги подписаны одной и той же рукой. Наклон влево, хвостики у «Т», завитушки у «S», и «О» лежат на боку.
Один и тот же человек, распознанный по рисунку, сделанному с ферротипа Саманты Турк. Один и тот же Джордж Халл, тот самый Джордж Халл, который в ноябре шестьдесят восьмого нанял Лумиса Зейна везти его самого и его исполина от вокзала Юнион к ферме Чурбы Ньюэлла, что у подножия Медвежьей горы.
Вчера вечером Барнаби познакомился с Зейном в Лафайетте, в баре гостиницы «Синий лев». Теперь он ехал в его повозке, в точности повторяя маршрут Халла, строча заметки и подскакивая на камнях и рытвинах.
Получится из этого сенсация или нет, Барнаби было скорее тоскливо, чем радостно. Его утягивало на дно тошнотное чувство, что с таким же успехом назавтра после Страстной пятницы можно было споткнуться о мертвое тело Христа.
– Да, лило в тот день как из ведра, – сказал Лумис Зейн. – А ящик весил миллион фунтов, не меньше Я хорошо тогда заработал, да вот кони, черт возьми, едва не окочурились. Помню, пока выгружали, пес шелудивый все рычал и гавкал во всю пасть, что твой гром. Двух мужиков помню и пацана. Один, надо думать, Ньюэлл. Второй – хмырь с твоей картинки. Про пацана точно не скажу, но, похоже, из ихних. Крепкий парнишка, а морда кислая. Ну вот, скинули мы тот ящик у сарая, и вся история. Больше и сказать-то нечего. Хозяйка была в доме, я ее в окно приметил, хоть бы воды теплой предложила, так ведь нет.
– А позже, когда вы узнали о каменном человеке, вы ничего не заподозрили? Что-нибудь шевельнулось в памяти?
– Каменюка-то после была, сильно после. Больше года прошло. Может, я что и говорил, да так, не всерьез. Мужик сказал, табачный пресс какой-то, я и поверил. Кардиффского исполина вроде вполне уважаемые люди откопали. Сам ходил поглазеть с женой и пацаненком – встало так, что лучше и не пожелаешь. Знаю, что вы про себя думаете, да только я так не думаю. По мне, этот окаменелый Голиаф из самой что ни на есть Библии.
– Каждому свое, – сказал Барнаби.
– Помню, тяжко было на горку взбираться. Грязь кругом, на десять футов не видать ничего, думал – месяц будем в трясине бултыхаться. Но раз заплачено, я и довез, куда заплачено, – а больше вам и не скажу, больше я ничего не знаю, могу поклясться. Вот смотрите, стоит мне сюда заявиться, так сразу ветер, гром, град или еще хрень какая. Бывают, наверное, такие особые места.
– Да, бывают, – подтвердил Барнаби.
– Вон и ферма. С виду получше стало, чем в тот раз. Под снегом все красивше.
– Лучшая косметика, – согласился Барнаби. – Высадите меня у ворот, мистер Зейн. Я недолго.
– Надеюсь, пурги-то хоть не будет, – сказал Зейн.
Барнаби доковылял по дорожке до дома. Берта Ньюэлл в это время мучилась над первым своим письмом за последние двадцать девять лет; услышав негромкий стук в дверь, она уронила перо. Затем встала из-за кухонного стола, достала мужнино ружье, взвела курок и пошла смотреть, кто это к ней заявился.
– Чего надо?
– Я Барнаби Рак из «Нью-Йоркского горна». Я знаком с Уильямом Ньюэллом.
– Что с того?
– Уделите мне минутку, миссис Ньюэлл.
Радуясь передышке в войне с грамматикой, Берта впустила гостя в дом. Она сразу сообразила, что лицо Барнаби ей знакомо, подперла ружьем дверной косяк и разгладила фартук.
– Я вас знаю. Вы тут разнюхивали все вокруг, когда исполин был.
– Да, в октябре, – подтвердил Барнаби. – Как поживаете, как муж? Отдыхаете зимой, надеюсь.
– Чурбы нет. Он в Нью-Йорке с этой каменюкой.
– Ну конечно. Совсем из головы вылетело. Слышал же о егобаталии с Барнумом. Ужас какой-то! Кошмар! Издевательство над правосудием.
– Снимайте пальто и садитесь, – приказала Берта. – Я чайник поставлю. Что вы тут делаете, в Кардиффе?
– Видите ли, я пишу статью о том, как повлиял Голиаф на ваш город, и о людях, что здесь живут.
– Кому это надо?
– Нью-Йорку, миссис Ньюэлл. В этом городе сейчас целых два исполина.
– Ну, один-то, надеюсь, скоро кончится, забудут, как прошлогодних мошек. Чего жалеть? Меня больше изводит, что его вообще раскопали.
– Но разве исполин не улучшил, и весьма существенно, вашу жизнь? Я допускаю, что в некоторой степени успех…
– Мы на нем заработали, чего лукавить, и по сей день зарабатываем. Но этот самый исполин забрал у меня сына, а взамен принес стыд и позор.