– Чем же, если не секрет?
– Джордж – беспокойная душа. Хороший человек, но слишком легко увлекается и лезет в ссоры. На следующей неделе я надеюсь привести его к вам на проповедь, – может, выберете минутку для разговора? Более всего ему необходимы наставления и руководство – я уверена, ваша речь его тронет.
– Ну разумеется, я поговорю с вашим братом, миссис Бейл. И помолюсь за его благополучное прибытие.
– Спасибо большое. Да, хорошо будет увидеться с Джорджем. Последний раз он был в Акли шесть лет назад, когда скончался мой доктор Бейл.
– Упокой Господи его душу. Скажите, наш хор молодых серафимов готов к выступлению? Мальчик по имени Герберт Черная Лапа хоть немного выучился повиноваться?
– Хор потрясающий, – ответила Саманта. – Они начали с такой малости и так далеко продвинулись! Герберт, увы, исключение. Отказывается петь вместе с другими детьми. Прямо не знаю, чего от него ждать.
– Позвольте попросить вас об одолжении. Приведите мальчика ко мне на проповедь. Пусть послушает, как я буду говорить. Именно он.
– А если он что-нибудь выкинет?
– Выгоню вон. Но дайте ему шанс, пусть поет.
– До чего же вы милосердны, преподобный.
Преподобный мистер Генри Турк похлопал Саманту Бейл по руке.
– А теперь мне пора за работу, – сказал он. – Спасибо еще раз за толковое предложение. Я с радостью встречусь с вашим братом Джорджем. Позвольте проводить вас до ворот, миссис Бейл. И простите великодушно за то смущение, которое я вам причинил.
– Это я должна извиниться. Когда я постучала, а вы не ответили, то сперва подумала, что вы нездоровы. Но булочки такие теплые и свежие, прямо из печи, мне так хотелось, чтобы вы попробовали, а тут еще дверь не заперта…
Вернувшись в кабинет, преподобный Турк заметил, что на столе красуется бутылка из-под виски. Видела или нет? Этикетки не было. В бутылке могла храниться мазь для растираний. Или даже одеколон. И потом, женщина она сдержанная, незлопамятная, а сегодня так озабочена своим братом, что вряд ли задумается, с чего это вдруг ее духовный наставник надумал крутиться, как дервиш, с кукурузным початком в кальсонах. Невинные примут все. В этом их невинность.
Кардифф, Нью-Йорк, 10 июля 1868 года
Уильям С. Ньюэлл, или Чурба для всех, кто его знал, обозревал свой убогий надел. Пруд вонял серой, почва не желала принимать семена, скряги-деревья производили настолько кислые плоды, что даже летучие твари не решались доверять свои личинки всем этим яблокам, персикам и гнусным вишням; сарай заваливался набок, дом напоминал пещеру, коровы были мрачны, козы сердиты, куры плешивы, кот обрюзг, у пса повыпадали зубы, жена-неряха, сын-балбес – ферма лежала перед ним ошибкой Создателя.
Бесплодный участок окружали зеленеющие поля, мягкие холмы, голубые озера, в которых плавали толстые утки и плескалась форель, а еще леса, полные оленей, зайцев и фазанов. Вокруг трудились благочестивые фермеры, их акры процветали, покрываясь зрелой пшеницей, превосходной кукурузой и пряной люцерной, сады ломились от изобилия, а огороды пучились несметным числом дынь и кабачков. Господь наградил этих фермеров богобоязненными женами, выпускавшими из радушных утроб детей, а также довольной жизнью скотиной и прочными домами, потому у сих мужей были все основания благодарить Небеса за их щедрость.
Даже погода, нависая над фермой Чурбы Ньюэлла, вредила всему живому: летом удушала, зимой вымораживала, осенью напускала сырость, а весной не давала подняться побегам. Как Чурбину ферму занесло в прекрасную Онондагу, оставалось для всех загадкой.
Местный священник однажды объяснил, что, если бы Творец, перед тем как предаться отдыху, потрудился бы еще часок – пусть вышло бы не ровно шесть дней, а шесть и утро седьмого, – жизнь Чурбы была бы куда легче. А раз уж так получилось, Чурба Ньюэлл делал все, что мог.
Его ферма, и без того бедная, беднела еще больше стараниями неуемных болтунов. Предыдущий владелец как-то вырыл из земли цепочку костей, очень похожую на человеческий позвоночник, а следом бритву; после чего ему хватило ума раззвонить о своей жуткой находке всему Кардиффу. Этот человек слыхал, что новый музей штата дает неплохие деньги за любые редкости – от индейских бус до иезуитских ребер, – что выкапывают из земли по всей долине.
Об одном позабыл фермер – о добром гражданине Кардиффа, пропавшем год назад и оставившем после себя только окровавленную шляпу. Стоило музейному работнику объявить, что кости недостаточно стары, а ржавая бритва сделана по недавней моде, как поползли слухи, будто бы того пропавшего бедолагу убили на земле, которая потом стала собственностью Чурбы.