Доктор Ларчмонт закончил осмотр, и Джордж выслушал отчет.
– Мадам хорошо держится, – сказал врач. – Не считая малокровия, все, кажется, замечательно. Хотя для восстановления сил хорошо бы есть побольше красного мяса.
– Я все думаю, – сказал Джордж, – может, Анжелике полезно было бы уехать – скажем, в деревню, где совсем спокойно.
– Не знаю, как она перенесет путешествие, – возразил доктор.
– У нас родственники в Кардиффе. Милая тихая ферма, свежий воздух, есть где погулять для улучшения аппетита, моя кузина Берта – добрая христианка – о ней позаботится.
– Если не торопясь и в подходящую погоду, может, это было бы и неплохо.
– Сейчас, когда отец и брат в отъезде, мне трудно оставить фабрику, но что важнее – сигары или сын?
– Вы хороший муж, Джордж. Я, со своей стороны, доверяю природе больше, чем любому лекарству.
– Значит, так тому и быть. Прямо сейчас ей и скажу.
Расплатившись с доктором, Джордж поднялся в спальню. Неясно, как там насчет малокровия, но в последнее время на Анжелику было приятно смотреть. Лицо как лампа, волосы струятся на плечи, грудь вздымается маяком, и вся радостная, как сама весна.
– Доктор говорит, все идет на удивление хорошо, – сказал Джордж.
– Приятно слышать.
– Но он думает, что тебе не повредит перемена обстановки. Сказал, чтобы я отвез тебя в деревню хотя бы на пару недель, пока ребенок как следует не укрепится. Я решил, мы с тобой поедем в Кардифф. Берта сейчас одна, она будет рада компании, и я же помню, как тебе там нравилось.
– Мне удобно в своей постели, Джордж. Нельзя же бросать фабрику.
– Я уже все решил, – объявил Джордж. – Доктор лучше знает, что полезно моей жене и этому маленькому незнакомцу.
– Может, через пару недель.
– Никаких отсрочек, – постановил Джордж. – Это приказ доктора. Мы едем завтра.
Спустившись вниз, Джордж развернул Чурбино письмо и вновь пробежал глазами вложенный в конверт листок с объявлением.
Эмерсон, Холмс, Кобб и Палмер? Если до Судного дня подать рукой, то Джордж Халл просто обязан на нем присутствовать. Использовать жену и ребенка в качестве предлога для поездки означало искушать судьбу, но иногда судьбу просто необходимо искушать. Между прочим, Кардифф вполне может пойти на пользу Анжеликиному здоровью и пробудить в ней интерес не только к красному мясу.
Нью-Йорк, Нью-Йорк, 28 ноября 1869 года
Костомол Брайан сидел в первом ряду боксерского зала Джо Секиры, откуда ему было отлично видно, как из пор на лице Черного Барса, точно из труб, хлещет пот. Секунданты пытались губками и полотенцами остудить этот паровой котел, но грязевой поток не желал иссякать. Дури Дан Дулли в другом углу ринга расслаблял пушечные ядра мускулов и махал публике руками. Звяканье колокольчика объявило начало двадцать девятого раунда.
Через две минуты Барс расплющится под бугорчатыми кулаками Дури Дана. Костомол ухмыльнулся и вздохнул одновременно. Огромным зубам ниггера Барса откусить обе руки Дулли не труднее, чем сжевать моллюсков. Для кого это новость? И все же зачем разумные люди поставили немалые деньги на черномазого, если знали, что в конце концов он превратится в бесформенную кучу. Перед тем как потерять свои доллары, они потеряли всякое соображение.
Каждую пятницу на ринге Джо Секиры повторялась одна и та же история. Какой-нибудь южный козел начинал вопить и блеять. Ирлашка, макаронник или пшек расфуфыривался в ответ и разражался таким же меканьем. Эта парочка быстро доводила дело до нужного уровня. Наполучав по мозгам, белый выигрывал, а Костомол клал себе в карман ставки толстожопых лохов. И дело не в том, что все проплачено, – просто так устроен мир.
50
51