– Ты это дело брось, – запротестовала Берта. – Ишь чего надумал. Сперва возьми от дяди Аарона подарок, а потом и до земли дойдет. Говори, сколько стоит, мистер Бапкин, а после сбрасывай полцены.
– Нет, я настаиваю, – сказал Аарон. – И добавлю ножницы, если надо.
– Смотри какие они добрые! – воскликнула Берта, – Не будет она тебя больше любить за этот подарок, так что давай говори цену.
– Большое спасибо, – сказала Анжелика. – От меня и от маленькой. Это прекрасный подарок, я очень вам благодарна.
Анжелика протянула руку, и Аарон ее пожал. С тех пор как уехал Исаак, Аарона впервые коснулся кто-то, отличный от него самого. От Анжеликиной руки он растаял больше, чем от кофе. Он смотрел на ее улыбку и не мог отвести глаз.
– Что это с тобой? – спросила Берта. – Гляди, опять кровь потекла.
Берта следила за Аароном, пока не убедилась, что тот ушел.
– Знаешь, Анжелика, что я тебе скажу, здесь Кардифф, а не Бингемтон, у нас свои правила. Никогда не смотри в глаза мужчине.
– У него глаза не страшные, – ответила Анжелика, теребя пальцами материю.
– Нигде не набрызгал? – Берта принялась искать капли. – Они просто так ничего не делают. До ночи кровь обернется личинкой, забьется в какой ящик да и затаится клубком.
Позже, пока Берта раскладывала рождественские украшения, Анжелика сидела одна и подбирала по цвету деревянные кусочки головоломки-мозаики. Рождественская картинка постепенно обретала очертания. Среди зверей и кусочков Святого семейства видны были почти целиком все три волхва. У Марии сложилась половина сияющего лица, часть плеча и грудь. Пухлая розовая ножка и крошечная ручка младенца Иисуса тоже были на месте. Из-под коричневого балахона торчала обутая в сандалию ступня Иосифа.
Анжелике вдруг пришло в голову, что, кроме кур, козла, лошади, коровы и, может быть, волхвов, все здесь были каким-то образом евреями. Найдя тот фрагмент Иосифа, где кусок бороды соединялся с одеждой, она аккуратно вложила его в картину. Анжелике стало интересно, не выйдет ли Иосиф хоть немного похожим на лозоходца. Берта говорила, что все они на одно лицо, потому что спят с собственным отродьем. Это часть их плана, они надумали захватить мир и прибрать к рукам все, что плохо лежит. Еще она сказала, что евреи тайком контролируют банки и торговлю, фабрики и целые империи. Но если вокруг так мало евреев, но при этом они обладают такой властью, почему, думала Анжелика, у них никто не учится?
Нью-Йорк, Нью-Йорк, 23 декабря 1869 года
– Бог ты мой, какой актер! – охал Чурба, выглядывая через щель в занавесе. – От голоса мурашки по спине.
– Посмотри, кто в зале, ты веришь своим глазам? – говорил Джордж. – Морган,[62] Рокфеллер,[63] Карнеги, Фиск,[64] Пулман,[65] Вестингауз,[66] Виллард,[67] Гарриман,[68] Хилл, Белмонт,[69] Вандербильт, вон там, во втором ряду, Джей Гудд,[70] эта скотина чуть не обвалила страну своей «черной пятницей». Пьерпойнт Морган – вон тот, с носом как луковица. У каждого хватит денег на целую пирамиду. Толстяк в углу – Босс Твид, к нему прицепом – мэр Оуки Холл,[71] за ним – все репортеры города. Принюхайся. Чувствуешь, как пахнут их женщины? А теперь скажи мне, Бен, ты жалеешь об этой аренде?
– Поживем – увидим, – ответил Бен Халл. – Одно деда – зайти поглазеть на Эдвина Бута и Голиафа. И совсем другое – «Хумидор Халлов». Я сделаю, как ты сказал, пошлю им всем специальную коробку тройного «Улисс-супремо» и любезную карточку в благодарность за участие. Надеюсь, не пустая трата денег.
– Интересно, кто сегодня в саду Нибло? – проговорил Джордж. – Разве что обычный сброд. Крупных шишек там, пожалуй, маловато будет.
– Пошел на место, Чурба, – приказал Джордж. – Как только я начну поднимать занавес, греми цинковыми листами. Лоретта готова?
Зал встал и одарил Эдвина Бута овацией. Лоретта, в голубом платье, помчалась вручать ему букет роз «Красота по-американски». Бут взял цветы, поцеловал Лоретту в щеку и ушел в окружении поклонников. Там начались рукопожатия и поцелуи, объятия и припадания к груди.
62
63
64
65
66
67
68
70
71