Мысли Аарона трепетали, как ритуальное пламя. Анжелика Халл предложила ошеломленному лозоходцу встретиться на следующий день на дороге за Кардиффом. Словно лозой воду, Аарон пытался нащупать в себе новые чувства. «Дорогой дедушка Исаак, ты будешь рад узнать, что твойвнук нашел себе сердечную подругу. Эта леди – совершенство. Старше, мудрее, замужем, беременна и, чего скрывать, шикса[78]». К слову, о подарках.
На ферме Ньюэллов, вспоминая лозоходца, Анжелика сравнивала его с оцепенелым Иосифом из той мозаичной головоломки. Если у них и было что-нибудь общее, то разве только взгляд.
Нью-Йорк, Нью-Йорк, 24 декабря 1869 года
Прошла уже неделя с тех пор, как Барнум, сам не жаловавшийся на аппетит, старался не смотреть на поглощавшего ужин Босса Твида. Великий вождь Таммани-Холла, точно сам себе таксидермист, набивал собственную тушку жареной свининой и говядиной, тремя сортами картофельного пюре, горой начинки, капусты, свеклы, гороха, моркови и спаржи. Облизав для уверенности пробку, он заглатывал «Шато Мутон Ротшильд» прямо из бутылки.
– Этот ловкий ублюдок говорит, что строит под Бродвеем пневматические трубы, гонять взад-вперед почту, – сказал Твид, – я соглашаюсь. Потом он объявляет в «Сане», что чертовы трубы, оказывается, для сабвея. Черт побери этот сабвей! Теперь «Сан» убеждает людей, будто подземная дорога – городской мессия. За этими зажравшимися сукиными сынами нужен глаз да глаз, иначе они запихают тебе палец в жопу, а руку в карман.
– Этоужасно, – сказал Барнум.
– Если бы вместо того, чтобы изгаляться за моей спиной, он хоть как-то проявил уважение, было бы совсем другое дело. Раз уж новая телега, то у моей коровы. Я вам одно скажу, Барнум: все мы тут ходим по проволоке – и днем и ночью.
– Не понимают они, что такое «хватит». – Барнум откусил кончик сигары.
– Точно. Пожалуйста, не поджигайте этот факел. Терпеть не могу табак. Гнусная привычка. Как вы насчет мороженого с вишней или пирога с лимоном?
– Нет, спасибо, Билл, я больше не могу. – Барнум положил сигару в пепельницу.
– Что ж, зато я могу. А теперь говорите, зачем вы звали меня на ужин, если не затем, чтобы слушать мою отрыжку.
– Я не строю сабвей, – сказал Барнум. – Можете расслабиться. Но дело есть.
– Какое? – Твид вытер салфеткой подбородок.
– Ничего серьезного. Это касается моего Титана.
– Титана? У вас проблемы с исполином? Ерунда. Я пришлю Костомола Брайана, пусть вправит ему мозги.
– У меня проблемы с Чурбой Ньюэллом и его семейством. Они идут в суд и заявляют, что Кардиффский исполин – это их Голиаф.
– У меня принцип: не встревать в драку исполинов, – сказал Твид. – Даже если они каменные.
– Я слишком много вложил в Титана. Денег и доверия.
– Да, доверие. Говорят, республиканцы надумали сделать из вас Великого Белого Отца. Ничего не выйдет. Следующим президентом будет губернатор Хофман.[79] Черт возьми, я обещал Джону работу, а слово Твида – это как повестка в суд.
– Пустые слухи, – сказал Барнум. – Моя жизнь – шоу-бизнес, просто и ясно.
– Рад слышать. Где этот чертов официант? Дай ниггерам свободу, и они все попрячутся. Так что теперь?
– Говорят, у вас друзья в суде.
– Друзья? Нет. Приятели-кровососы разве что. Думаете, вам не хватит доказательств?
– Что вы, комар носа не подточит. У меня все продумано. Но если за дело берется судья, никогда нельзя быть уверенным.
– Уверенность в наше время стоит денег, – сказал Твид. – Судью уже назначили?
– Судья Барнард.
– Джордж Барнард? Крепкий мужик. Весь в работе. Воин правосудия. Ваше счастье, что у меня на камине стоят его бронзовые яйца. Скажите, вы уже оценили в долларах это ваше… как его… доверие?
– Какую цену вы сочли бы разумной?
– Скажем, пара хороших билетов на очередную развлекушку Барнума и тысяч десять на извозчика.
– Билеты – легко. Десять тысяч – трудно. Думаете, судья Барнард не проявит сострадание за, скажем, пять?
– Пять? Пять? Половина от десяти, верно? Я бы сказал, что он остановится на полпути к половине сострадания. Но что я понимаю в таких вещах?
– Если мяч брошен вверх, вниз он упадет сам, – сказал Барнум. – Честно сказать, в последнее время у меня проблемы с наличностью. Пять тысяч – это предел, Билл, хотя в действительности мне жаль и цента.
– Мяч на вашем поле, Барнум. Давайте ваше billet-doux,[80] обещаю доставить лично.
– Спасибо, Билл, – сказал Барнум и прямо над тарелками с хрящами, костями и соусом протянул Твиду толстый конверт.
79