Выбрать главу

турниров, обладатель черного пояса — Шон Дэвидсон.

Конферансье простер руку в сторону левого крыла стадиона. Динамики под потолком извергли в зал очередную порцию торжественного гимна. Несколько прожекторов развернулись и высветили стоящего на небольшом возвышении Шона.

Трибуны неистовствовали, приветствуя молодого чемпиона. Шон поднял руки, здороваясь со всеми присутствующими, и поочередно повернулся к расположенным в разных концах зала трибунам, чтобы зрители смогли увидеть его лицо.

Поправив пояс на своем кимоно, украшенном несколькими эмблемами известных и весьма престижных спортивных обществ, членом которых он являлся, Шон быстро взбежал по пологим ступенькам к ярко освещенному пятну боевого поля.

Сидевшие возле прохода зрители провожали его долгими восторженными взглядами и тянули руки, чтобы хотя бы коснуться своего кумира.

Самые отчаянные пытались прорваться к Шону с плакатами и журналами, где был изображен он сам, чтобы получить автограф. Но бдительные крепкие парни из службы безопасности, весьма кстати сидевшие на крайних местах каждого ряда, перехватывали жаждущих личной встречи и возвращали их на место, объясняя, что все это можно будет сделать потом, в специально отведенное для такого мероприятия время, после вечерней пресс-конференции со спортсменами. А пока, мол, не следует отвлекать бойца перед такой ответственной схваткой.

Дождавшись, когда стихнет шум, конферансье вновь поднял руку, указывая уже в противоположную сторону зала, и сказал:

— Уважаемые зрители, а теперь я прошу вас приветствовать соперника нашего чемпиона. Это не менее знаменитый человек. Чемпион Великобритании, чемпион Европы, обладатель пояса и шестого дана, превосходный опытный воин Джон Симпсон!

Зал вновь взорвался аплодисментами и приветственными возгласами. Прожекторы направили свои светящие очи на англичанина.

Крепкий молодой мужчина, лет тридцати-тридцати трех, с густыми курчавыми волосами, широким скуластым лицом, нервными губами под большим перебитым носом и глубоко посаженными карими глазами казался несколько мрачноватым. Легко подпрыгивая на месте, он поприветствовал зрителей и, как и Шон, преследуемый жадными руками поклонников, быстро опустился на татами.

Конферансье жестом пригласил бойцов к центру.

— Шон Дэвидсон выступает на белой линии, — произнес он, вручая спортсмену белую ленту, которую тот повязал вокруг талии прямо поверх пояса. — Джон Симпсон — на красной линии.

С этими словами он подал Джону красную ленточку, и тот повязал ее вокруг своего темно-синего кимоно, на рукавах которого блестели красочные знаки британских клубов карате.

— Кокуцу! — подал команду ведущий. — Йой!

Соперники, совершив предписанное ритуалом количество поклонов, встали в боевые стойки. Конферансье, продолжая улыбаться, быстро отступил к боковым арбитрам. Дальнейший комментарий того, что происходило на татами, он продолжал, уже находясь за его пределами.

За толстым занавесом, словно театральные кулисы отделявшем внутреннее помещение стадиона от игрового зала, толпились бойцы, готовящиеся к выступлению, их тренеры, массажисты, просто сочувствующие из близких друзей, а также разнообразная обслуга, неизменно создающая массовость на подобного рода соревнованиях.

Незаметно отогнув края занавеса, Джек и Кертис наблюдали начало поединка. Черная фигура Кертиса сливалась с полумраком помещения, и только белки живых горящих глаз и едва различимо поблескивающие капельки пота, выступившие на крепком теле, делали его заметным.

Он стоял молча, скрестив руки на груди, и сосредоточенно перемалывал челюстями жевательную резинку. Целиком поглощенный священнодействием, происходящим на арене, Кертис, очевидно, не обратил бы ровно никакого внимания, разорвись позади него ядерная бомба, а если бы она взорвалась впереди — то, наверное, только чуть отошел бы в сторону, чтобы огромный гриб не мешал ему наблюдать спарринг.

Полностью захваченный поединком, он сам, несмотря на то, что оставался только зрителем, нервно вздрагивал всем телом, очевидно представляя себя на месте обоих противников сразу. Сейчас его не интересовало ничего, не интересовало даже, кто из участников победит в этом сражении: действо, именуемое единоборством, доводило Керта почти до экстаза.