— Бумаги не убегут, главное здоровье, — простодушно убеждал Поркин. — Теперь у них свободная койка. Попадете в Вашингтон немного позже, кстати и японские вишни все зацветут.
Боб заколебался. Этот курс лечения все равно надлежало испробовать и, разумеется, до хирургического вмешательства. Он согласился.
Так, в средних числах мая, Боб Кастэр очутился (собвей, автобус, паром), — в одной из клиник острова, обозначенного на картах зеленым пятном, поверх голубой ленты воды.
«Наш остров, — узенькая полоска земли, — тянется на тридцать, сорок кварталов; аборигены все хронические больные, разных местных госпиталей. Число жителей скажем 7000, кроме сестер милосердия, докторов и других работников: администрации, транспорта, кухни, складов», — писал Боб Сабине, в первый же вечер своего водворения на новое место жительства. И дальше: «Остров этот самый живописный уголок Соединенных Штатов. Единственное селение, которое может тягаться с прославленными кварталами Парижа, Лондона или Рима. К сожалению, мои и твои соотечественники не имеют чувства юмора: гордятся оперой, музеем, церквами, — дурные копии с европейских чудес, — а между тем, вышеуказанный остров явление вполне самобытное, оригинальное и нуждающееся в истолковании. Ты видела когда-нибудь американский госпиталь в кинематографе? Ну вот: это не наш госпиталь. Наши учреждения не для показа. И этим они интересны для туристов и исследователей».
На острове еще в начале двадцатого века была тюрьма; потом тюрьму упразднили (только в одном корпусе продолжают отбывать наказание арестанты); воздвигли два вспомогательных, современных здания и навезли больных тысячами, в частности безнадежных: туберкулез, табес, рак, бездомные, нищие старцы, паралитики. Персонал, когда-то служивший при тюрьме, удержался на новом положении; сохранились и некоторые давние нравы, повадки: атмосфера караулов, пропусков, сыска, — попасть туда или выйти не просто.
Павильон, где лежал Боб Кастэр, — древний, каменный, двухэтажный флигель. Имелись редкие окна, забранные решетками, но свет не проникал. Впрочем, свет и не нужен: по тридцать два больных в каждой из восьми палат, — и все обреченные смертники… Уже после бесчисленных даровых операций, анализов, просвечиваний. Они ждали конца, — и морфий их единственная отрада.
Из распахнутых дверей, в солнечное утро, Боб разглядел зеленую лужайку, обрамленную чистеньким забором, а там несколько нарядных, пестрых, одноэтажных построек. Коттэджи эти, услужливо сообщил Бобу Кастэру старожил, предназначались для выздоравливающих туберкулезных: пожертвовали огромную сумму. Но исцеленных не оказалось, либо они предпочитали поправляться в других местах. Тогда филантропы решили свозить туда девиц, сифилитичек, прошедших курс лечения, — на отдых, две, три недели. Но и девицы не пожелали. Скучно, да и неловко: как на ладони, — всем видно. К тому же, многие из мужчин, работников, повадились залезать по ночам в уютные дортуары: это уже совсем противоречило первоначальному замыслу благодетелей. Девиц увезли, двери заколотили: и стоят модные домишки на лужайке, чистенькие и молчаливые. А в палате у Боба затхло, темно, тесно, обрубки тел, опухоли, органы, мучительно цепляются за жизнь.
Бобу Кастэру морфия не вспрыскивали. Раза два, три в неделю он шел в соседнее здание, к машине. Несколько минут насвечивания, а потом часы, часы томления и скуки (а самое непостижимое, — ночь!).
«Надо потерпеть, максимум месяц», — успокаивал себя. Сабина и друзья его еще не успели навестить, даже писем не получал. Был там, среди докторов, один венгерец, дравшийся за республику в Испании: очкастый, сутулый и злой. С ним Кастэр болтал по-испански: сухо перечисляли названия рек и селений, запечатлевшихся в памяти. Однажды доктор неожиданно признался:
— Вы знаете, я не совсем понимаю ваше положение.
— То-есть? Вы разумеете мою болезнь?
— Нет, не болезнь, а вообще… Зачем вас здесь держат?
— Я получаю радий, — объяснил Боб.
— Вы не получаете радия, — возразил очкастый. — Мы это называем placibo treatment. Обреченных пациентов, чтобы поддержать их морально, мы усаживаем перед аппаратом и зажигаем простую лампу: не отказываемся лечить, значит, есть еще надежда. Психология. Вы тоже получаете placibo. Но зачем, вот тайна.
— Спасибо, доктор, спасибо, товарищ! — догадался Боб: Поркин, трусливая тварь, его тоже предал, как раньше Прайт и еще многие.
Надо убраться отсюда поскорее; но уйти будет, вероятно, не легко. Начальство, в лице вразумительного и мрачного джентльмена, сообщило Бобу, что госпиталь не тюрьма, больной может, разумеется, получить discharge; однако, родные в таком случае должны взять на себя формальное обязательство опекать Роберта Кастэра. Социальный отдел проверит их способность заботиться о больном, удовлетворить его насущнейшие потребности. Тогда он свободен: закон, порядок.