Сюзан вытерла глаза. Она лежала на диване, приходя в себя и размышляя.
«Поздний завтрак, — думала она. — Какое прекрасное выражение — поздний завтрак».
«Все так просто», — размышляла Сюзан. Она поняла, что это было знамение.
Поздний завтрак. Поздний завтрак, традиции и разговор с другом. Может ли шестидесятипятилетняя женщина писать об этом вместо хулы и скандалов?
Сюзан сжала в объятиях Кусаку и Драчуна. Она приняла душ.
— Чем ты вчера занималась? — поинтересовалась Рейчел. Она ела яйца и картошку с чесноком и петрушкой.
Сюзан ела тост с корицей.
— Вечеринка. В северной части города.
Рейчел улыбнулась.
«У нее хорошее лицо, — подумала Сюзан. — Теплое и благоухающее, как тост».
— Сливки общества? — спросила Рейчел.
Сюзан кивнула.
— А ты чем занималась, Рейч?
Волосы Рейчел были полностью седыми, но достаточно длинными, чтобы собирать их в пучок. Как у молоденькой девушки, решила Сюзан.
— Как обычно, — сказала Рейчел.
Сюзан наклонилась вперед.
— А что обычно?
Рейчел улыбнулась.
— О, ну ты знаешь.
Сюзан покачала головой.
— Нет, — ее голос прерывался. — Нет, Рейч, я правда не знаю.
Рейчел взглянула на подругу. Ее лицо стало серьезным. У нее было двое детей и пять внуков. Она безошибочно определяла, когда ее близким требовалась помощь.
— Ну, Джейкоб приготовил бифштекс, как всегда в канун Нового года. Мы немного выпили вина. Затем позвонил Элиас, потом Сара.
Сюзан ждала.
— А потом?
Рейчел колебалась. Уже сорок три года ни Рейчел, ни Джейкоб никому не говорили о том, что делают каждый вечер. Но никто никогда этим не интересовался, а теперь перед Рейчел сидела подруга, Сюзан Март с тенью смерти в глазах, выражение, которое Рейчел уже видела однажды, когда Элиаса взяли под психиатрическое наблюдение, после того как он пытался покончить с собой, потеряв женщину. Эта смерть, брешь в желании жить, заставила Рейчел волноваться за подругу, как за сына. Единственное, что было нужно, — рассказать секрет.
— А потом, — просто сказал Рейчел, — я мыла мужа.
Затем последовала легенда. С настойчивостью ребенка Сюзан задавала вопросы. Рейчел отвечала. Она рассказала историю их медового месяца. Рассказала о скунсе и купании. Она так увлеклась, что забыла про яйца и картошку. Она пересказывала дни и ночи своего замужества просто и правдиво, без сантиментов. Она объяснила, что купание Джейкоба — это не секс, а знак преданности и любви. Она даже упомянула (так как думала, что подруге это необходимо), что у Джейкоба была любовница, о существовании которой Рейчел знала с самого начала.
— Она была из оркестра, — продолжала Рейчел, — Джейкоб встречался с ней во время обеденного перерыва и вел в отель.
— Подонок, — прошептала Сюзан.
Рейчел оскорбилась.
— Каждый вечер он проводил дома!
— Но он же лгал тебе! Обманывал!
Рейчел уставилась на подругу, которая не понимала мужчин.
— Я ему предана, — наконец произнесла она. — Я его жена и люблю его. Его интрижка прошла.
Сюзан облизала губы, возбужденно и жадно.
— Ты все еще моешь его каждый день?
— Каждый день.
Глаза Сюзан наполнились слезами.
— Это так прекрасно.
Рейчел закатила глаза.
— Не плачь, Сюзан.
— Но это прекрасно, — всхлипывала Сюзан Март.
Рейчел нахмурилась. Впервые она ощутила опрометчивость своего признания.
— Это моя жизнь, — произнесла она.
— Но это… это… свято.
Рейчел поднялась из-за стола.
— Ради бога, Сюзан. Я не должна была ничего говорить.
Сюзан дотронулась до руки подруги. Она сделала это честно, с глубокой эмоциональной убежденностью человека, объявившего войну.
— Но я так рада, что ты это сделала, Рейч, — она сжала ладонь Рейчел, — я так рада.
Сюзан Март потребовался день, чтобы написать легенду о купании Джейкоба. Следуя собственным представлениям о чести, она сохранила имена Рейчел и Джейкоба, рассказав их тайную историю всему миру. Эта статья, решила Сюзан, даст человечеству новую надежду. Она больше не будет выступать против необъяснимого, злого, безобразного и абсурдного. Было еще кое-что, о чем она написала в «Мартовских безумствах», как истинный революционер, она провозгласила безграничное духовное единение. Подобно Рейчел и Джейкобу Вольф, люди должны выбрать простое, скромное дело и отдаться ему полностью, без остатка. Это ключ к счастью, полагала Сюзан.
— О боже мой, — прошептал Джейкоб. Он читал газету, прочел про себя, про ежевечерние ванны.
— Прости! — умоляла Рейчел.
— Она даже дала адрес нашего дома, — голос Джейкоба дрожал от ярости.
Рейчел склонила голову.
Вольфы начали получать письма. Раз уж Сюзан Март посвятила свою колонку банному ритуалу, то, значит, и семейная пара, и ритуал заслуживают пристального интереса и восхищения. Одна любопытная семейная пара даже подкараулила Джейкоба в холле Примптона.
— Вы должны организовать клуб супружеского мытья, — предложил муж.
— Нет, я не могу, — ответил Джейкоб.
— Вы бы подали пример другим, — сказала жена.
— Идите к черту!
Но нашлись и критики. Некоторые знакомые печально качали головой при встрече, полагая, что Вольфы втихаря десятилетия предавались извращению. Были разговоры о том, что Элиас и Сара тоже развращены родителями и совершают такой же обряд со своими возлюбленными. Самое страшное, что Шерман Вольф узнал обо всем.
— Что ты морочишь мне голову? — Шерман был завернут в стеганое одеяло и сурово смотрел на Джейкоба.
— Отец, — начал Джейкоб.
— Нет. — Шерман показал костлявый кулак. — В Ираке безумец, а мой сын принимает ванну с женой. Я прочитал в газете.
— Я не моюсь с Рейчел, — объяснил Джейкоб. Он покраснел, хотя внутри все похолодело. Некоторые сестры заговорщицки улыбнулись ему сегодня. Они знали.
— Она моет меня, — тихо сказал он.
— Заткнись, — прорычал старик.
— Хорошо, отец.
Шерман сбросил одеяло. Он закашлялся.
— Ты никогда не был мужчиной, — прокаркал он.
Джейкоб сжал зубы. Он вспомнил о стишке, написанном для компании поздравительных открыток. Он думал о ящике Пандоры и что при мытье ему никогда не попадает мыло в глаза.
— Мне жаль, отец, — произнес Джейкоб.