Ева взглянула на меня. Серый шелк был обмотан вокруг шеи, и его конец прикрывал живот. Я видел животный страх в ее глазах, но она только кивнула. Боже, как она чувственна.
Я стремительно вышел из спальни, прикрыв за собой дверь, взял телефон и обзвонил друзей, как часто делал это по ночам. Одна из моих странностей в том, что мне для сна требуется только два часа в сутки. Обычно я сплю с шести до восьми утра. Это началось с тех пор, как Гуппи убил Фрэнсиса. Не знаю, чувствует ли мое тело необходимость опасаться одержимых маньяков в рыбьих костюмах или нет, но факт остается фактом, я никогда не утомляюсь, как другие. Обычно после того, как я отсылаю очередную обнаженную женщину домой, я начинаю скучать, и только большая компания может поддержать мой интерес к жизни.
Вот люди, которым я звоню. Это Джереми Якс, мой сосед по комнате в колледже, который частенько играет разъяренную Мышь в небродвейском шоу. Я не видел постановку, потому что люди в костюмах гигантских мышей напомнят мне Гуппи, и я могу выхватить свой парабеллум и начать палить. Джереми очень замкнут, и ему патологически не везет с женщинами. Мне доставляет невыразимое удовольствие пить с Джереми виски в гостиной. Он распинается о своей несуществующей личной жизни, даже не догадываясь, что в соседней комнате лежит обнаженная женщина.
Еще звоню Николь Боннер, живущей несколькими этажами выше, и Уолтеру Глорибруку, продавцу хот-догов, он сосед снизу. Я живу в Примптоне. Подразумевается, что здание представляет собой варварское ночное логово, где полуночные вечеринки в порядке вещей. Бывает, что я зову Чекерса, агента по найму, и еще иногда поднимаю соседа, Джеймса Бранча, настоящего одиночку, и пытаюсь его развлечь. Я звоню женщинам, целому сомну прекрасных жительниц Манхэттена, каждая из которых знает, что в комнате лежит их связанная подруга. Все они часами лежали там, обездвиженные, беспомощные, вынужденные молчать и слушать звон бокалов сквозь дремоту, смотреть на луну, проклинать меня, тосковать по мне или по себе.
Всегда одно и то же. Женщины осознают мою любовь и уважение к своим телам, а мужчины ничего не знают, кроме того, что я люблю с ними выпить и послушать их истории. Эти мужчины не ровня мне по финансовому положению, если их бесконечный бред о красотках и политике и раскрывает их подлинную сущность, то они не разделяют мою бдительность относительно бога и абсурда. Меня это устраивает. Я соблюдаю заповеди, не думайте, что я возомнил себя судьей человеческой натуры или глашатаем бога. Я одинок в своем пристрастии, мои друзья могут нюхать кокаин, заниматься грабежом или любить Иисуса, это дело их совести. В любом случае, эти парни мне нужны для компании. Думаю, они считают меня богатым, страдающим бессонницей врожденным вампиром, созданием, творящим темные делишки, которые, к счастью, их не касаются. Что до женщин, то им не обязательно соблазнительно одеваться, хотя они это и делают. Как я уже упоминал, я приглашаю только тех женщин, которых держал связанными на кровати, присутствие этих ветеранов невероятно возбуждает меня. Многие рисуются, хотя знают, что все присутствующие женщины имели тот же опыт общения со мной. В любой момент женщины могут собраться, войти в незапертую спальню и в приступе вакхической ревности растерзать Еву, Джулию или Жюстин — кто бы там ни находился. Тем не менее этого не происходит. Вместо этого я с ними разговариваю. Я завожу беседу, чего я никогда не делаю в спальне, и многие из них жаждут этого разговора больше, чем секса. Я могу поинтересоваться, легко коснувшись ее талии, пока она наливает себе джин, есть ли у нее родные братья или сестры. Я могу присесть рядом с женщиной на диван — наши колени слегка соприкоснутся — и спросить, какую музыку она предпочитает. Такие вопросы — обычные на свидании — приобретают значимость и очарование из-за того, что я знаком с этими женщинами очень давно. Я изменяю привычный порядок вещей. Я знаю все интимные подробности тела каждой женщины, ни разу не трахнув ее, и она чувствует себя очень комфортно рядом со мной, и все сказанное нами доставляет изысканное удовольствие. Мы можем говорить свободно, без условностей и ожиданий. Я слушаю женщину, которая уже доказала, что может быть искренней и ранимой, — и проникаюсь безмерной заботой.
И наконец, последнее, что я делаю ночью. Я провожаю друзей, сосед отправляется спать, я развязываю Еву или другую девушку, одеваю и отсылаю домой, даже не поцеловав на прощание. Должна остаться только одна. Она будет той, кого месяцами я держал перед зеркалом, обнаженную привязывал к кровати и с кем разговаривал на вечеринках. Она будет той, кого я выберу заранее. Я попрошу ее не пить этой ночью, освободить свой ум и дух. Она спрячется в ванной, пока я буду провожать привязанную на ночь женщину. Затем в пять утра из ванной выйдет женщина, которая настолько знает свое тело, настолько мне доверяет, что, когда она обнаженная и несвязанная ляжет на кровать и я — впервые обнаженный перед ней — приближусь к ней и поцелую, прикоснусь к бугорку напротив сердца, она в тот же миг испытает оргазм. Я абсолютно серьезен. Затем последуют многочисленные ласки, о которых джентльмену не пристало говорить. Достаточно будет упомянуть, что без лишней дрожи и традиционного секса мы достигнем сексуального пика, так что ангелы захотят стать смертными. Когда мы оба будем удовлетворены и измучены, я позволю сну взять верх, я буду крепко держать женщину, вдыхать аромат ее волос, и боль в груди, вызванная смертью Фрэнсиса, отступит ненадолго.