— Ты сказал, что доверишься мне, — говорит мой король.
— Я сказал, что попробую.
Мы снова смотрим друг на друга, и пропасть между нами становится все шире и шире.
— Мелвас не остановится, — говорю я, — пока ты не остановишь его.
— Есть и другие способы остановить его, кроме войны, Эмбри. Кроме как отправить тайных агентов, чтобы убить его.
— Я просто не понимаю, — говорю я с настоящим пылом, проводя рукой по волосам. — Неужели тебе все равно? Разве ты не любишь ее? Разве не ты клялся защищать ее? И все же снова и снова…
— Я буду делать то, что посчитаю правильным, — перебивает он. — А ты, как мой вице-президент, будешь выполнять то, что я скажу.
Я смотрю на него так, словно впервые вижу. Крупный нос и острые скулы, квадратная челюсть и зеленые глаза. Упрямство, решительно расправленные плечи. Он не отступит. Несмотря на похищение, видео, смерть Лео, сегодняшнее нападение — он не изменит своего решения.
— Какого хрена, Эш? Если это не убедило тебя действовать, то, что же тогда?
— Неужели ты настолько плохого мнения обо мне, что считаешь, будто я выбираю бездействие из трусости? Или самоуспокоения? Ты не думал, что я пытаюсь найти более безопасное решение? Несколько месяцев назад я бы даже не задумывался, прежде чем ответить. А сейчас…
— Я, черт, возьми, уже не уверен. Так и будет до конца твоего срока? И твоего следующего срока? Мы просто будем сидеть сложа руки и ждать, когда Карпатия придет за нами? Что, если в следующий раз это будет не только Грир? Как насчет террористической атаки? Или вторжения на территорию одного из наших союзников? Что тогда?
Эш прищуривает глаза.
— На что ты намекаешь, Эмбри?
И я говорю это. Озвучиваю, потому что боюсь за Грир, потому что злюсь на Грир, потому что Эш слишком упрям, чтобы хоть на секунду прислушаться к моему мнению. К растущему внутри меня предчувствию, что Мелвас не успокоится тем, что придет только за Грир, что скоро он придет за всеми нами.
— Я считаю, ты даешь слабину.
Мне приятно и в то же время ужасно говорить это, с моей груди упал тяжкий груз, а во рту пересохло, словно в глотку засыпали толченого стекла. Эш сжимает челюсть, его глаза вспыхивают, и трещина между нами расширяется и углубляется, все дальше и все больше. Но мы приезжаем на кладбище, дверь машины открывается, и мгновение ускользает.
— Я должен найти Грир, — наконец произносит он, и если раньше мне казалось, что в его голосе слышны хриплые нотки, то теперь это совсем не так.
— Пока, Эмбри.
— Пока, Эш.
И когда я смотрю ему вслед, мои мысли заполняют чувство жестокости и решительности, оно настолько обидное и мстительное, что я никогда бы не позволил ему поселиться в голове, если бы мыслил здраво. Но, тем не менее, оно вонзает свои зубы в мои мысли, вгрызается глубоко в ту часть меня, которая любит Грир так сильно, что не могу дышать, вгрызается в ту часть меня, которая когда-то считала войну великим приключением.
Когда нахожу Абилин и встаю рядом с ней, я понимаю, что внешне выгляжу невозмутимым, как политик, который старается быть вежливым на похоронах ради жены своего друга. Но внутри я — пули, острые зубы и зло. Я — выжженная земля. Я рыцарь, который пойдет на все, чтобы спасти свою королеву.
По дороге домой с кладбища я пишу сестре в машине.
Я: Позвони мне. Это очень важно.
ГЛАВА 26
Эмбри
Прошлое
Нет никого более жестокого, чем сенатор Морган Леффи, когда у неё плохое настроение.
Никого.
И поэтому я не знал, чего ожидать, когда постучал в дверь ее дома в Джорджтауне на следующий день после похорон Дженни Колчестер. Я не знал, увижу ли свою сестру расстроенной, раскаивающейся или злой, даже не был уверен, согласится ли она встретиться со мной. Что я знал наверняка, так это то, что мне все равно. «Семья защищает семью», всегда говорила Вивьен Мур, но Эш тоже стал моей семьей. И после того, что Морган сделала с ним вчера, я почувствовал необходимость как-то защитить его.
Морган сама открыла дверь, являя собой образ «сенатора тридцати с небольшим лет на досуге»: босоногая, в шелковой блузке без рукавов и брюках за девятьсот долларов. Увидев меня, она перекинула через плечо свободно заплетенную косу цвета воронова крыла.
— Если ты по поводу похорон…
—Позволь войти.
Она с минуту изучала меня, затем вздохнула и отступила в сторону, пропуская в дом. Я не стал дожидаться, пока она предложит присесть; сразу направился в гостиную и уселся в мягкое кресло, — которое, как я прекрасно знал, было ее любимым, — лениво развалившись и с неприязнью глядя на сестру Эша.
Морган снова вздохнула, опускаясь в неудобное кресло в стиле «Королева Анна» и закинула ногу на ногу.
— Да говори уже.
— Когда ты узнала?
Она приподняла брови, как будто не ожидала, что я первым делом задам такой вопрос.
— В Карпатии я ещё ничего не знала, если ты на это намекаешь.
Я уставился на нее, вглядываясь в глубину зеленых глаз... того же необычного оттенка, что и у Эша. У них одинаковые черные волосы, такие же полные губы. Та же королевская осанка.
— Поверить не могу, как раньше не замечал, что вы так сильно похожи.
Она фыркнула.
— Я тоже этого не замечала, так что не вини себя.
— Поверь, я и не виню.
Морган даже глазом не моргнула на мой язвительный тон, а я — на отсутствие реакции с ее стороны.
— Так, когда же ты узнала? — снова спросил я.
Она отвела взгляд, и утренний свет озарил ее лицо.
— Я всегда знала, что у мамы есть еще один ребенок. Мой брат. Отец позаботился о том, чтобы я помнила об этом и никогда не забывала, что Пенли Лютер убил мою мать.
Я слегка кивнул в ответ. Горан Леффи, мой отчим и отец Морган, был в процессе развода с Имоджен Леффи, когда та умерла, рожая сына от президента Пенли Лютера. Несмотря на предстоящий развод, он тяжело воспринял ее смерть, возненавидел Лютера и ребенка, который в конечном итоге отправил на тот свет Имоджен. В семье Мур это не было секретом в домике у озера — даже Вивьен Мур ненавидела упоминание о Лютере из-за Горана Леффи.
— Но как ты узнала, что тот ребенок — Эш?
Она потерла висок кончиками пальцев.
— От девушки, которая хранит секреты и, честно говоря, имеет немного нездоровую одержимость Максеном. Она неплохо научилась у своего деда, чтобы начать вынюхивать в нужном направлении, а после пришла ко мне. Пару месяцев назад.
— Ты знала об этом два месяца? — Я был поражен. Я имею в виду, что у нас с Морган были очень деловые отношения, но, если бы я узнал, что у меня есть еще один брат, с которым я переспал, я бы, по крайней мере, рассказал об этом брату, которого знал всю жизнь.
Ну, сводному брату. Но суть в другом.
Морган встала и зашагала по комнате, скрестив руки на груди.
— Сначала я была в шоке. Просто... потрясена. И поражена. Как? Каковы шансы? Что из всех мужчин именно он окажется моим братом? Что я пересплю с ним и... — она прикусила губу, не договорив.
— Но зачем ты рассказала ему об этом? — В моем голосе снова проскользнули нотки враждебности, когда я вспомнил вчерашнее. Октябрьский дождь, барабанящий по листьям, окрашенным в золотистый цвет, низкие раскаты грома. Оцепеневшее выражение лица Эша, когда она рассказала ему — шокированное, словно его вот-вот стошнит.
Я мог бы убить ее в тот момент, прямо перед гробом Дженни, украшенным изысканными букетами орхидей.
Однако сейчас я ждал присущей ей жестокости. Ожидал, что она будет оправдываться, обвинит Эша, меня. Очевидно, вчера Морган чувствовала себя достаточно свободно, чтобы сказать ему об этом при мне, так почему же сегодня должно быть по-другому?
Но сегодня все пошло не так. Она перестала расхаживать по комнате, скрестив руки на груди, и повернулась ко мне.
— Я не знаю, — устало произнесла сестра. — Не знаю. Я говорила себе, что делаю это для того, чтобы навредить ему, завершить кампанию, если смерть жены не помогла с этим, но чем больше я думаю об этом, тем больше убеждаюсь, что чувствовала себя... одинокой... единственной, кто знал.
— Так ты рассказала ему, потому что тебе было одиноко? — В моем голосе было столько презрения, что это удивило даже меня самого.