В Калифорнии поселенцам Миссел-Слоу были предъявлены обвинения, затем состоялись судебные разбирательства, которые снова проходили под руководством судьи из Стэнфорда, и пятеро поселенцев были отправлены в тюрьму на восемь месяцев. Вместо заключения в Центральной долине они отбывали срок в тюрьме Сан-Хосе, примерно в 175 милях к северу от Хэнфорда. Этот город в районе залива - сегодня это южная столица Силиконовой долины - относился к осужденным как к мученикам, организовывал передачи продуктов со всего штата, разрешал им выходить из тюрьмы для получения почты, посещения ложи и церковных собраний. В тюрьме устраивались вечеринки по случаю дней рождения. Единственный неженатый осужденный женился на дочери тюремщика, церемония состоялась в местном отеле. Прошло восемь месяцев, и мужчины вернулись в Хэнфорд, где их встречали как героев. Для Стэнфорда это было, по выражению историка Калифорнии конца XIX века, "публичной катастрофа в отношениях".
Если Mussel Slough и стал переломным моментом в восприятии общественностью Стэнфорда и возглавляемой им железной дороги, то он привел к серьезной утечке, а не к разрыву. Уже в XIX веке многие сохраняли невинную веру в то, что бизнес - это самоуправляемая сила, что нет необходимости в регулировании, потому что сырая конкуренция отсеет плохих от хороших, и люди в конечном итоге получат прибыль от турниров. Это была вера из древнего мира, которая побуждала правительство стимулировать гонки Union Pacific и Central Pacific за мили и деньги. Но промышленная революция, которую Стэнфорд не только наблюдал, но и помогал проводить в Америке, была не просто новой игрой, это был другой образ жизни. Ни одна отрасль не продемонстрировала это с большей наглядностью, чем железная дорога, и ни одно правительство не отреагировало на это быстрее, чем калифорнийское. Многие последовали бы за ней.
Для Лиланда Стэнфорда и компании неожиданно наступило неподходящее время. Подобно тому как консолидация и акционирование горнодобывающей промышленности фактически закрыли значительную часть возможностей для предпринимательства, железные дороги, соединяющие Восток с Западом, вместо того чтобы принести новый виток процветания для всех, похоже, принесли огромное богатство лишь немногим. Это было огромным разочарованием. За многими рекламными ожиданиями, связанными с открытием трансконтинентальной линии, вскоре последовала унылая реальность: Калифорнийские производители стали конкурировать с недорогими фабричными товарами с Восточного побережья. Рабочие внезапно стали конкурировать с тысячами недавно освобожденных железнодорожников, большинство из которых были китайцами. Безработица в Сан-Франциско достигла 20-25 процентов. В национальном масштабе "паника" 1873 года поразила сотни бездомных жителей Сан-Франциско ночевали на пристанях и в подворотнях, а днем выходили на городскую свалку в поисках обрывков всего, что могло иметь ценность.
"Хотя широкая социальная мобильность имела место в прошлом, теперь она уже не казалась вероятной. Экономические преобразования, экономическая депрессия и растущее неравенство в распределении богатства - все это, казалось, преграждало путь к успеху", - отмечает историк из Университета Вирджинии. "Завершение строительства трансконтинентальной железной дороги привязало Сан-Франциско к национальному рынку, а конкуренция с восточными торговцами уменьшила прибыль местных купцов". Вместо того чтобы железная дорога принесла новые возможности белому рабочему классу, "в каждом секторе экономики рост и перемены казалось, угрожает возможности".
Появился демагог в лице Дениса Кирни. Харизматичный молодой ирландец, он быстро возглавил Партию рабочих - странный союз жестоких головорезов и реформистски настроенных коммерсантов, которые хотели остановить конкуренцию рабочих и одновременно нажать на тормоза Лиланда Стэнфорда и его железной дороги. Это привлекло тысячи последователей. "Ранее историки толпы показали, что толпа позволяла людям, не имеющим доступа к формальным политическим институтам, выражать политические мнения и делать политические требования", - считает ученый из Вирджинии. У толпы, как и у многих, был козел отпущения, который выглядел иначе, одевался иначе, говорил на другом языке и добивался определенного экономического успеха, много и хорошо работая. В конце 1800-х годов на Западе это был китайский иммигрант.