Боллес повернулся и уставился на Шеферда, не скрывая своей неприязни к нему.
— Все, что здесь произошло, транслировалось в гарнизонах. Мы сами так все спланировали. Предполагалось, что трансляция поднимет боевой дух войск.
Генерал кивнул на радиопередатчик и отрешенно продолжил:
— Никто не хочет быть изменником. Части расформировываются. Никто не выходит на связь.
Сзади кто-то негромко, но властно произнес:
— Господин Шеферд? Генерал Боллес?
Шеферд обернулся. У дверей стояли трое полицейских, один из них с автоматом через плечо.
— Вы арестованы.
Шеферд начал было оправдываться и все отрицать, когда за ним прозвучал выстрел, который чуть не оглушил его.
Он обернулся, глаза его расширились от ужаса.
Генерал Боллес выстрелил себе в висок. Кровью обрызгало дорогой костюм Шеферда.
Шеферда выворачивало наизнанку, когда полицейские в наручниках выводили его из зала.
3 ЯНВАРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ, 7 часов 30 минут.
— Я не знаю, — ответил Ливонас. — Я был занят подготовкой слушаний по утверждению конгрессмена Гормена на пост вице-президента и другими делами, и об этом даже не думал.
Энди добавил сахар в кофе и внимательно посмотрел на Уитмена.
— Мне кажется, я считал, что покину Вашингтон вместе с вами.
Уитмен рассмеялся.
— Если так, то до пенсии тебе осталось совсем недолго.
Однако заметив реакцию Ливонаса на свои слова, президент добавил более серьезно:
— Извини, мне не следовало так шутить. Вместе с тем мы говорим о тебе, Энди. У меня сложилось впечатление, что ты по уши сыт Вашингтоном.
Часы показывали всего половину восьмого утра. Уитмен сидел в своем любимом сером халате. Ливонас постарался подсчитать, сколько раз они вот так беседовали за чашкой кофе на кухне за последние десять лет. Оба они просыпались рано, и беседы в семь утра стали для них уже привычным делом.
— Я останусь здесь до тех пор, пока в том будет необходимость.
Уитмен был прав. После инцидента на химическом комбинате и еще до того, как президентский лайнер приземлился в аэропорту Вашингтона, Эндрю сам себе пообещал год отдыха.
В его распоряжении по-прежнему был домик, который они когда-то купили с Гасом. Их тогда увлекла одна идея — приобрести небольшую еженедельную газету и посмотреть, что из этого получится. Без Гаса, конечно, все было уже совсем не то, однако затея по-прежнему прельщала Ливонаса.
— Это не ответ на мой вопрос, — заметил Уитмен.
Он стал говорить в манере Линдона Джонсона.
— Давай, Энди, выкладывай. К тебе обращается твой президент.
— Мне хотелось бы год ничем не заниматься и просто подумать, — невнятно выдавил из себя Ливонас, не глядя на Уитмена.
Уитмен отломил небольшой кусочек сдобной булочки и стал жевать.
— В самолете ты и Кэти Хаусман вели себя так, что вас можно было принять за парочку, вырвавшуюся в кино на последний сеанс.
Ливонас рассмеялся.
— Я и не знал, что кто-нибудь это заметил.
— Политики и журналисты, — усмехнулся Уитмен, — самые дотошные люди.
Он подошел к кухонному окну и посмотрел на серое утреннее небо.
— Мне кажется, что тебе, Энди, следует воспользоваться этим годом. Я сам несколько раз планировал сделать то же самое.
Он обернулся, глубоко засунув руки в карманы халата.
— А последний раз чуть было совсем не решился.
Ливонас поднялся, он опаздывал на встречу, назначенную им в его кабинете в Белом доме.
Уитмен похлопал его по плечу, и они прошли по холлу к двери, которая отделяла личные апартаменты президента от деловой части Белого дома.
— Ты знаешь, Энди, я не жалею ни о чем, что пришлось совершить. Добро ведь всегда торжествует над злом.
Он произнес это страстно и несколько удивил Ливонаса. Президент остановился у двери, держась за ручку.
— Следующее десятилетие будет чертовски важным для нашей страны.
Грусть, промелькнувшая в глазах Уитмена, обеспокоила Эндрю.
— Де Янг в своих корыстных целях играл на недовольстве западных штатов. Однако это недовольство, Энди, имело под собой почву. И нам следует исправить положение, если мы не хотим, чтобы еще какой-нибудь демагог воспользовался нашими трудностями. Это как раны, которые долго не заживают.
Уитмен положил руку Ливонасу на плечо.
— Мне бы не удалось пережить последние две недели без тебя, Энди. Страна в долгу перед тобой, и я тоже твой личный должник.