Когда они вошли в бальный зал, оркестр заиграл попурри на темы мелодий «Чайная роза Техаса» и «Калифорния, я с тобой». Танцевавшая публика расступилась, давая губернатору возможность пройти к микрофону. Не имеет значения, что он им сейчас скажет. Все ведь и так знали, что происходит на самом деле.
Оркестр смолк, и он выждал, когда страсти накалятся до предела. Дирижер оркестра снял микрофон с подставки и протянул его Де Янгу, но тот отказался от микрофона и сделал несколько шагов вперед, так чтобы его было видно со всех сторон.
— Я скажу несколько слов, но сначала позвольте мне представить вам некоторых наших новых друзей. Первым я хочу представить вам контр-адмирала Томпсона.
Де Янг взмахом руки показал на Томпсона — поджарого, несколько нервозного человека в белом мундире, который было направился к веранде.
— Адмирал прибыл сюда прямо из штаба тихоокеанского флота на Гавайях, чтобы быть сегодня с нами.
И сам первый зааплодировал. «Адмирал, — подумал Де Янг, — сейчас очень напоминает собачонку, которую застали в тот момент, когда она принюхивается к кухонным объедкам».
Де Янг занимался представлением гостей еще десять минут, выбирая главным образом военных. Это был правильный ход, так как поддержка военных вселяла во всех еще большую уверенность. Ему же самому оставалось лишь упиваться аплодисментами, когда перед собравшимися раскланивался очередной генерал или адмирал.
Когда церемония представления закончилась, губернатор придал своему лицу серьезное выражение, скромно потупил взор и вновь посмотрел на аудиторию лишь тогда, когда гости стали недоуменно перешептываться.
— Двадцать первый век не за горами, и мне хотелось бы подчеркнуть то, что понимает уже большинство из вас, а именно, что высокое предназначение Запада состоит в том, чтобы ввести за собой страны тихоокеанского бассейна в новый век.
В зале царила тишина, которую изредка нарушал звон бокалов и приглушенное покашливание.
— Западные штаты обеспечивали всю страну продовольствием, технологическими новинками, всем тем, что приносило славу Америке на протяжении последних пятидесяти лет. Однако восточные штаты питают врожденную неприязнь к странам тихоокеанского бассейна. Они смотрят в сторону Востока, а не Запада. Они ответственны… да, именно ответственны… за наш пот и наши слезы. И конечно, в ближайшие сто лет они не станут относиться к нам лучше. Поэтому нам остается, — он сделал паузу, — нам остается лишь взять свою судьбу в собственные руки!
По залу прокатилась волна аплодисментов. Шум вертолета, совершавшего посадку на лужайку рядом с домом, несколько приглушил овацию. К губернатору приблизился Шеферд с бокалом коньяка в руке и прошептал:
— Это, видимо, Нортрап.
«Нортрап, злополучный губернатор Техаса, — подумал Де Янг, — должен был бы заявиться сюда уже давным-давно».
Он допил коньяк и в компании Вагонера, Шеферда и Боллеса продолжал стоять около оркестра, с тем чтобы Нортрапу пришлось пройти к нему через весь зал.
Оркестр вскоре подхватил мелодию «Техас, наш Техас», и в зал вошел Нортрап в обнимку с Чарли Лонгом, губернатором Луизианы. Вслед за ними следовало не менее десятка офицеров национальной гвардии Техаса.
«Нортрап, вероятно, дожидался на военно-воздушной базе прилета Лонга, чтобы появиться на приеме вместе с ним, — отметил про себя Де Янг. — Надо будет повнимательнее присмотреться к этому хитрому старому пройдохе».
Включили дополнительное освещение, и гости начали скандировать «Настало время Запада! Настало время Запада!». Де Янг вновь ощутил прилив восторга. Он приветливо обнял Нортрапа и Лонга, затем встал между ними, подняв вверх их руки.
Зал вновь разразился аплодисментами. Губернатор улыбнулся, помахал толпе, затем торопливо направился вместе с Шефердом в библиотеку.
На сей раз здесь собрался более узкий круг: он сам, генерал Боллес, Джерри Вагонер и Шеферд. Де Янг подошел к роскошному кожаному дивану, напротив которого поблескивали раздвижные стеклянные двери, выходившие на широкую каменную веранду. Двери в соседнее помещение были приоткрыты, и поэтому было слышно, как Баррон что-то рассказывал своим неприятным скрипучим голосом:
— …И затем черномазый говорит: «Этот попугай — самый глупый из всех, которых я когда-либо видел. Он даже не разговаривает, вот посмотрите». Черномазый просовывает в клетку нос и предлагает: «Полли, хочешь печенья?». Злосчастный попугай снимает очки, откладывает в сторону свою книжицу и щебечет: «Черномазый, хочешь арбуз?».