— Ходил я по этой дорожке… Но почему Бжезинский старается спихнуть Картера с дороги мира?
— Он, как доктор Стрейнджлав, перестал бояться атомную бомбу и возлюбил ее. Бжезинский балансирует на грани гибели. Помнится, не так давно какой-то наш эквилибрист решил подработать: натянул проволоку между двумя небоскребами и пошел по ней…
— И разбился в лепешку. Но ведь он рисковал только собой!
За дверью проехала, душераздирающе визжа сиреной, полицейская машина с синим маяком. Голубые и алые отблески прокатились, дробясь, по зеркалам и бутылкам в баре. За окнами надрывались тревожные полицейские свистки. Что там? Убили кого, ограбили на «перекрестке мира?» Никто в забегаловке не вышел поинтересоваться — дело обычное, дело привычное.
— Новое лицо войны, — говорил Бек, закурив сигару, — пострашнее лика Горгоны-медузы. Наши тезеи боятся взглянуть на это лицо. Кеннеди отважился, взглянул и понял, что тотальная война невозможна. Он понял, что война не только уничтожит почти все человечество, если человечество не уничтожит войну, но что, если и уцелеют где-то люди, она отравит своей радиацией и их, и еще не родившиеся поколения землян.
— Как «оранжевый реактив». Но неужели это не ясно Бжезинскому?
— Бжезинский весь во власти своей новомодной доктрины: США путем напряжения всех своих сил в гонке с Советским Союзом, затратив до пятидесяти процентов, как во время второй мировой войны, своего бюджета на вооружение, могут в ближайшие годы измотать СССР и не только обеспечить полный успех упреждающего ракетно-ядерного удара по нему, но и лишить его, путем тотального разгрома, всякой возможности ответного удара. Словом, поскольку желание рождает уверенность, Бжезинский уверовал в «Дропшот» — сразим русского медведя одним ударом, убьем наповал, а сдачи — ха, ха! — не получим.
— Но ведь это невозможно?
— Ни в теории, ни в практике. Но Бжезинский, ослепленный ненавистью и страхом, отказывается это понять. Он загипнотизирован противоракетной системой «Сейфгард», а когда ему доказывают, что это ненадежный гарант, он с фанатической убежденностью заявляет, что более надежных гарантов у нас уже никогда не будет, что время упущено и это наш последний шанс на победу над Советским Союзом. Подобно Гитлеру, он поставил сейчас дело так, этот всесильный помощник президента по национальной безопасности, что ЦРУ докладывает ему только то, что он хочет слышать и что подтверждает его доктрину: доктрину безнаказанного уничтожения СССР. Но ведь это и погубило Гитлера с его третьим рейхом.
Уин рассказал о своих ближайших планах, о темах будущих бюллетеней.
— Планы грандиозные. Я поставил себе целью поднять такие вопросы: продолжаем ли мы подготовку бактериологической и химической войны? Заминировали ли космос и океанское дно ядерным оружием? Готовимся ли нокаутировать советские разведывательные спутники? Планируем ли использование лазеров, лучевой энергии, космических перехватчиков ракет?..
— Послушай, старик, — сказал Грант. — Ты с отчаянной смелостью срываешь плащ с «фирмы», но не забываешь ли ты о ее кинжале, о «каба́ре»?
— В том-то и беда, что забыть не могу, — усмехнулся в ответ Уин, окидывая взглядом людей за столиками. — Паранойя моя растет, мне кажется, что у меня бегают глаза, черт знает что мерещится, всех подозреваю, чуть не в каждом вижу «призрака». Я ведь и тебе не сразу поверил.
— Береги себя, Уин, — наклонился к нему Грант. — Не могу советовать тебе не лезть на рожон — в этом смысл всей твоей жизни. Но береги себя! И вот что — чем могу, помогу. Скоро должна выйти моя книга. Половина гонорара — твоя.
— Но…
— Никаких «но». Тебе нужны деньги на бюллетень.
— Не знаю, что и сказать…
— Ничего не надо говорить. Деньги пойдут на святое дело. Если б я мог, я отдал бы тебе все золото в сейфах Форт-Нокса.
Грант хотел уплатить по счету, но Бек настойчиво сунул официанту и свою пятерку. Вышли на Таймс-сквер с малопопулярной стеклянной вербовочной будкой армии США в самой середине. Моросило. Чувствовался предновогодний ажиотаж. Плясали огни Бродвея, не потухавшие со дня убийства Кеннеди. Шурша шинами, проносился бесконечный поток разноцветных автомашин, отражавших пестрый калейдоскоп светящейся рекламы.
Грант оглянулся на вербовочную «стекляшку» — эту клетку, этот капкан для юнцов. Дело опять шло к обязательному призыву.
Жизнь солдата, моряка, летчика, морского пехотинца, обладателя заветного берета рисуется восемнадцатилетним юнцам полной героики и приключений, романтики и развлечений, захватывающих путешествий по всему миру. А юнцу так хочется скорее стать настоящим мужчиной, доказать отцу с матерью, приятелям и девчонкам, что он вовсе не мальчишка, а бравый воин вроде тех, что изображают на пленительных и красочных вербовочных плакатах. А дома все наскучило, обрыдло — мелочная опека родителей, безденежье, учеба. И безработица или какая-нибудь нудная, нищенски оплачиваемая работенка. В рекламных же плакатах, в кино и на телевидении так завлекательно показывают жизнь вояк. У них мощная новейшая техника: самолеты и вертолеты, ракеты, электроника, пушки и танки, игрушечными моделями которых юнец еще так недавно увлекался. «Настоящий мужчина выковывает свою карьеру из оружейного металла боевого товарищества!..»